т. е. в течение трех недель, сто восемнадцать штук. Какой страстный охотник в Европе не позавидует такому обилию зверей, такой чудной охоте за ними, о которой ему и не снилось на своей густо населенной родине!»
Только со второй половины апреля картина весенней жизни наконец изменилась. По выжженным и влажным местам начала показываться первая зелень, разливов почти совсем уже не стало, но в то же время с окончанием валового пролета водяных и голенастых птиц опустели болотистые равнины, на которых теперь не осталось и двадцатой доли прежнего обилия. Птицы приступили к постройке гнезд.
Да и у Пржевальского, помимо восторгов охоты, появились служебные дела — в это время он занимается промером глубин реки Лэфу, не оставляя, впрочем, своих наблюдений за повадками гнездящихся аистов и их разорителей — тибетских медведей.
Во второй половине апреля продолжали лететь на север мелкие птицы — самой замечательной из них Пржевальский называет большого стрижа, который появляется на Ханке в двадцатых числах апреля и продолжает свой пролет до начала мая.
«Обыкновенно пролет происходит врассыпную, невысоко над землей или по самой ее поверхности, но притом эти стрижи беспрестанно то поднимаются кверху, описывая большие круги в воздухе, то опять опускаются до земли и летят в прежнем направлении».
Постоянная борьба между холодом и теплом, длившаяся в течение всего апреля и заявлявшая о себе то метелями, то ночными морозами, закончилась в первых числах мая, когда после первых четырех дней, в которые по ночам температура падала ниже нуля, наступило совершенное тепло, и погода стала наконец по-настоящему майской.
Одной недели такой погоды было достаточно, чтобы пробудить к жизни растения: деревья начали быстро распускаться, яблоня и черемуха вскоре покрылись душистыми цветами, а трава, в особенности по мокрым местам, поднялась на полметра вышины.
По болотам везде зацвела калужница, по лесам хохлатка, а на лугах распустились примулы, лютики, незабудки, одуванчики и лапчатки. И все это появилось вдруг, как будто май по праву принес с собой настоящую весну. Даже вечно бушующее Ханка в тихие вечера иногда совершенно успокаивалось и делалось гладким, как зеркало.
Водные обитатели также почуяли наступление полной весны, и лишь только Ханка очистилось от льда, по Сунгаче начался сильный ход осетров и калуг. Хотя эти породы в то время обитали в озере Ханка круглый год, но, кроме того, каждую весну они приходили сюда в огромном количестве с Амура и Уссури для метания икры.
«Между тем пролет и прилет птиц продолжался, хотя и не особенно сильно, всю первую половину мая, и в это время вновь появились песочник, зимородок, крачка, голубой соловей, камышовка, сорокопут, выпь и многие, многие другие мелкие птички; наконец, 15 мая появилась красивая китайская иволга (Oriolus chinensis), которая прилетела сюда из далеких стран юга, из пальмовых лесов Индо-Китая и своим громким мелодическим свистом возвестила об окончании весеннего пролета и о начале летней трудовой жизни всех пернатых гостей ханкайского бассейна».
* * *
Но если исследования на озере Ханка были успешными и отрадными, то намечавшаяся экспедиция в Маньчжурию так и не состоялась. В мае 1868 года на побережьи Японского моря появилось несколько сот вооруженных хунхузов[33], которые из-за запрета на добычу ими золота сожгли три русских деревни, два поста и убили нескольких русских. Китайское население о большей части поддержало восстание и беспорядки разрастались. Было объявлено военное положение; Николай Михайлович был назнаен начальником штаба воинских отрядов, действовавших на реке Сучане. За месяц восстание было подавлено, хунхузы разбиты и частью истреблены, а частью бежали в Маньчжурию.
За Сучанскую экспедицию Пржевальский был представлен к производству в капитаны и переводу в Генштаб. А до того в должности старшего адъютанта войск Приморского края Пржевальский был направлен в Николаевск, где провел зиму 1868–1869 годов. «Такая мерзость, — писал он брату Евгению — что и Боже упаси. Водка и карты, карты и водка — вот девиз здешнего общества. Что же касаетсся до умственной жизни, то она здесь процветает едва ли не менее, чем среди папуасов Новой Гвинеи».
Если осенью еще возможно было удовлетвориться охотой, то зимой вокруг лежали глубокие снега. Пржевальский проводил время в узком кругу образованных лиц, резко выделявшихся на общем фоне: командующего войсками контр-адмирала Фуругельма, начальника штаба генерал-майора Тихменева и его заместителя Баранова, адьютантов Степанова и Губанова; подполковника Бабкина и дивизионного доктора Пласкина.
В это время Пржевальский делал описание своего путешествия и занимался с Николаем Ягуновым, подготавливая юношу к поступлению в училище. Раз в неделю офицеры собирались у единственного семейного человека — Бабкина, имевшего супругу и приемную дочь 12 лет по фамилии Попова. Бабкин просил Пржевальского позаниматься с ней географией, на что тот дал ей свой учебник с надписью «Долби пока не выдолбишь». Было ли это проявлением женоненавистничества, мужского шовинизма или просто девочка ему не понравилась? (стоит отметить, что почти одновременно Пржевальский проявил неподдельную заботу о судьбе трех девочек-сирот). Так или иначе, но впоследствии эта девушка получила в Цюрихе диплом доктора медицины и в один из приездов в Петербург преподнесла Пржевальскому свою дисертацию[34].
Этой зимой он много играл, для чего даже несколько раз ездил во Владивосток, где был свой «кружок моряков», состоявший из морских офицеров и купцов — наиболее образованных людей. В этом кругу его тоже очень любили, а за неизменное счастье в игре дали шутливое прозвище — «Золотой фазан». В Николаевске он тоже играл, причем по-крупному, ставя на кон по 200–300 рублей. Выиграл больше 1000 — выходил из игры; больше 500 рублей с собой не брал и назначал Степанова «распорядителем», которому было запрещено выдавать ему деньги сверх лимита, несмотря ни на какие уговоры. Благодаря этой строгости в ту зиму Пржевальский выиграл (в основном у местных купцов) более 12 тысяч рублей, которые были истрачены на нужды экспедиции.
Вообще о местных нравах он отзывается исключительно нелицеприятно. Едва закончив свои описания и написав для Сибирского отдела Русского географического общества статью «Инородческое население в южной части Приморской области» (за нее ему будет присуждена впоследствии одна из первых его наград — малая серебряная медаль РГО), Пржевальский готовится к возвращению на озеро Ханка.
В середине января он покинул Николаевск, и на прощание бросил карты в Амур со словами «С Амуром прощайте и амурские привычки!»
Вторая весна на озере была проведена им с тем же нескрываемым удовольствием:
«Последним, заключительным актом моего пребывания в Уссурийском крае была экспедиция, совершенная летом 1869 г. в западной и южной части Ханкайского бассейна, для отыскания там новых путей сообщений как водных, так и сухопутных. Три месяца странствовал я по лесам, горам и долинам или в лодке по воде и никогда не
