звука. Тело оцепенело, не в силах вырываться и брыкаться. Все тем же кинжалом Айдан вспорол на мне рубашку вместе с кожей. Боль скрутила меня крепче любых пут. Я истекала кровью, задыхаясь от собственной беспомощности, но не могла даже позвать на помощь. Айдан упивался властью надо мной, не страшась ни солдат, ни нечисти леса, ни самого Шурале. Вокруг не осталось никого, кто мог бы защитить меня от страшнейшего зверя в этих местах. От моего собственного брата.
– Разве может это уродливое тело кому-то прийтись по вкусу? – с сомнением протянул Айдан, выписывая лезвием узоры на моем животе. – Насколько же сильно так называемые друзья хотели мне угодить, что готовы были поиметь это убожество? Боюсь, после этого ни одна женщина не смогла бы избавить их от кошмарных воспоминаний.
Я молила Творца о том, чтобы впасть в забытье. Молила позволить мне потерять сознание и тихонько умереть, раз уж у меня отобрали возможность бороться.
– Эй, тебе тоже противно смотреть на нее? – С этими словами Айдан грубо сорвал с моих плеч рубаху, до пояса обнажив изрезанное тело. Глаза застилали боль и ужас, во мне не осталось места для стыда.
– Противно, но мне приходилось ее еще и трогать. – Этот голос пробился ко мне словно сквозь толщу воды. Я узнала его в одно мгновение, но дикая надежда, вспыхнувшая вдруг в груди, погасла, стоило вдуматься в слова. Предатель заодно с Айданом? Они убьют меня вместе?
– Иди-ка сюда. Всади нож ей в живот. Кажется, из-за нее тебя ранили туда же.
Потерявшись в агонии, я с трудом различала голоса, но смысл сказанного дошел до меня на удивление четко.
Еще минута, и в мой живот вошло холодное лезвие. Предатель вогнал кинжал и не спешил вытаскивать. Он пригвоздил меня к земле и наверняка наслаждался этим.
– Такой она мне нравится больше – полудохлой, – добавил выродок и сплюнул прямо мне в лицо.
– Прошу… убей… меня… – С моих искусанных губ наконец-то сорвался едва различимый шепот.
– Нет, это слишком просто, – раздался голос предателя у меня в голове и как-то совсем незаметно превратился в голос… Шурале! – Я буду брать плату каждую ночь, пока вы гостите в моих владениях. Готовься умирать столько раз, сколько будешь засыпать.
Я распахнула глаза, кашляя и задыхаясь. В животе, казалось, все еще чувствовались отголоски боли и холода. Рядом плакали женщины и ругались мужчины. Посреди поляны плясал языками пламени большой костер, отгоняя ужас сонных мучений. Несколько солдат бродили между спящими товарищами и трясли их в стремлении разбудить, но те не просыпались. Каждый видел собственный кошмар, насланный Шурале в уплату за гостеприимство. Хозяин леса питался нашими страхами и болью, наслаждался и упивался ими.
Рука метнулась к потайному карману на груди и выудила пузырек с настойкой Мансура. Несколько капель на языке сулили скорое спокойствие, но пока что все тело дрожало, словно я спала не на теплой поляне, а на промерзшей от мороза земле.
Осталось две ночи. Если всадники доберутся до Меир-Каиля позже, я попросту сойду с ума. Как и все остальные.
Глава 5. Демоны и Беркуты
Амаль
Я сонно вглядывалась в причудливые огненные узоры и дула на дымящийся отвар, пахший травами и ягодами. Побег под проливным дождем не прошел бесследно ни для меня, ни для половины отряда. Надсадный кашель поселился в нашем временном лагере, как и ломота в теле, и текущие носы. Игла показала свой талант травницы, сварив исцеляющий отвар. Я точно знала, что в вещевом мешке ученицы Мансура покоилась настойка Гаяна от простуды, но, по ее словам, снадобья варосского лекаря было слишком мало, чтобы напоить пятнадцать человек, значит, поднимать нас на ноги требовалось по-другому.
Я с завистью наблюдала, как Игла колдовала над отваром, и жалела, что прошедшие шесть лет стерли из моей памяти почти все рецепты, которым учила меня в детстве Маура. Мать растила меня ведьмой, а получился волхат, полагающийся лишь на свое пламя. Владеть им меня тоже научила Маура. Без ее науки однажды я попросту сожгла бы себя.
Веки уже давно потяжелели и предательски закрывались, но я то и дело трясла головой, отгоняя сон. Где-то на краю поляны в который раз мелькала фигура Душечки, но та скромничала и не подходила. Наверное, боялась людей. Я сонно улыбнулась ей, зная, что дочь Шурале прекрасно меня видит.
Кто-то уже в третий раз сдался усталости, отправившись в объятия кошмаров, кто-то, как и я, старательно бодрился. Два человека неторопливо доедали поздний ужин из запеченной в костре картошки и вареной репы, несколько солдат дули на дымящийся отвар от простуды. Игла рядом клевала носом, но засыпать не решалась. Только Маура безмятежно спала на своей кровати – с нее хозяин леса плату не брал.
Вчера Игла окончательно исцелила рану матери, после чего неохотно призналась, что дар целительства отнимает огромное количество сил и опустошает куда быстрее, чем любой другой.
– Именно поэтому я лечу травами, – сказала она. – Если надеешься, что я буду тратить силы на каждую твою царапинку, то выброси это из головы. Уповай на настойки своего целителя и на мой талант травницы, но не на магию.
Я громко фыркнула, показывая, что от Иглы мне ничего никогда не понадобится, и больше не сказала ей ни слова, как и она мне. Даже сейчас, полусонная, она в гробовом молчании вручила мне кружку отвара, уселась рядом и продолжила делать вид, будто меня не существует.
Впереди была последняя ночь в Нечистом лесу и последняя плата Шурале. Я надеялась переждать бесконечно долгие часы, погруженные во мглу, но понимала, что не сумею. Вчера тоже не смогла, и Айдан всю ночь отрезал кусочки от моего тела. Сон прервался с первыми лучами солнца. После я вновь глотала капли с остервенением путника, наткнувшегося на источник в пустыне. Только бы завтра солдаты отыскали крепость Меир-Каиль, иначе я сдохну во время очередной пытки!
Игла уже заснула, свернувшись клубочком, и подрагивала во сне. Прошлой ночью, запутавшись в собственном кошмаре, она кричала и хрипела, словно раз за разом мучительно умирала. Это мне поведала Алия.
Уставясь на напряженное лицо Иглы, я и сама не заметила, как погрузилась во мглу. Вскоре она прояснилась, явив мне каморку в подвале корпуса навиров. Ту самую, где меня совсем недавно держали. И там ждал он, облаченный в ненавистный зеленый мундир с красным воротом. Аккуратно пострижен,
