белорусских рабочих.
После обеда все пошли смотреть фильм «Трактористы», и только под утро я вернулся в гостиницу.
17 сентября 1939 года в два часа ночи мы выехали на границу в штаб командующего Белорусским военным округом Михаила Прокофьевича Ковалева. Войска заняли исходные позиции. В 5.40 утра они перешли белорусско-польскую границу; организованного сопротивления им не было оказано.
К. В. Киселев. Записки советского дипломата.
Политиздат. М., 1971. С. 28–30.
А. С. Яковлев, октябрь 1939 года
По возращению из Германии, вечером, только я с вокзала приехал домой, позвонил Поскребышев и предложил сейчас же приехать в Кремль.
У Сталина в кабинете был народ. Шло обсуждение каких-то вопросов. Он поздоровался и пошутил:
— Значит, вас прямо с корабля на бал, посидите, послушайте. Мы скоро кончаем и тогда поговорим с вами. Через некоторое время он предложил подробно рассказать о поездке. Слушали очень внимательно, не перебивая.
Я не скрыл, что в нашей авиационной группе были разногласия. Наши военные руководители считали, что немцы обманывают нас, втирают очки, показывают старье. Что самолеты «мессершмитт», «юнкерс» и другие — это устаревшие, не современные машины, а что с современной техникой нас не познакомили. Работники промышленности, наоборот, считали, что такие самолеты, как истребители «мессершмитт», бомбардировщики «юнкерс», — сегодняшний день немецкой военной авиации. Правда, и нас смущало то, что если эта техника современная, то почему ее нам показывают. Однако мы твердо считали, что технику эту надо закупить и как следует изучить.
Сталин очень интересовался вооружением немецких самолетов: стрелково-пушечным, бомбовым, а также сравнением летно-технических данных с нашими машинами аналогичных типов.
Разговор затянулся до поздней ночи и закончился уже на квартире у Сталина за ужином.
А. С. Яковлев. Цель жизни.
Политиздат, М., 1987. С. 150.
Н. Г. Кузнецов, осень 1939 года
Мне хорошо запомнился случай, когда на просьбу увеличить ПВО на кораблях мне ответили:
— Воевать будем не у берегов Америки… Все это объясняется, как мне кажется, тем, что недооценивалась опасность для кораблей с воздуха. <…>
Вместе с тем у Сталина было особое, трудно объяснимое пристрастие к тяжелым крейсерам. Я об этом узнал не сразу. На одном из совещаний я сделал несколько критических замечаний по проекту тяжелых крейсеров. Когда мы вышли из кабинета, руководящий работник Наркомсудпрома A. M. Редькин предупредил меня:
— Смотрите не вздумайте и дальше возражать против этих кораблей. — И доверительно пояснил, что Сталин не терпит малейших возражений против тяжелых крейсеров.
Об увлечении И. В. Сталина линкорами я знал и раньше. Однажды осенью 1939 года мы были у него на даче. Помнится, из Таллина приехали К. А. Мерецков и И. С. Исаков. Когда официальная часть разговора окончилась, за ужином зашла речь о Балтийском театре. Я высказал свое сомнение относительно линкоров — не о том, нужны ли в принципе такие корабли, а конкретно, следует ли их строить для мелководного Балтийского моря, где линкоры легко могут подрываться на минах.
Сталин встал из-за стола, прошелся по комнате, сломал две папиросы, высыпал из них табак, набил трубку, закурил.
— По копеечке соберем деньги, а построим, — чеканя каждое слово, проговорил он, строго глядя на меня. Я подумал, что у него есть какие-то свои планы, делится которыми он не считает нужным.
Возможно, так оно и было.
Выполнение большой судостроительной программы началось в 1937–1938 годах. Проектирование и закладка кораблей велись в чрезвычайно быстром темпе. Еще больший размах дело приобрело в 1939 году. Сотни заводов работали на Наркомат судостроения, изготовляя механизмы и вооружение. Но для вступления в строй крупного корабля требовалось примерно три-пять лет.
Н. Г. Кузнецов. Накануне.
Воениздат. М., 1969. С. 284–285.
А. А. Громыко. Осень 1939 года
…Однажды меня позвал к себе в кабинет один из руководителей наркомата и сообщил:
— Вас вызывают в Кремль, к Сталину.
Новость неожиданная… И. В. Сталина я до этого видел только на расстоянии. Это было на Красной площади, где он приветствовал демонстрантов. И лишь однажды — в президиуме торжественного заседания в Большом Кремлевском дворце, куда меня пригласили вместе с другими представителями предприятий и учреждений, в том числе и научных.
В считаные минуты я прибыл в Кремль.
В приемной, рядом с кабинетом Сталина, находился невысокий подтянутый человек. Я представился. В ответ он сказал:
— Поскребышев. Это был помощник и секретарь Сталина. Он вошел в кабинет и доложил о моем приходе.
И вот я в кабинете Сталина. Спокойная строгая обстановка. Все настраивало только на деловой лад. Небольшой письменный стол, за которым он работал, когда оставался в кабинете один. И стол побольше — для совещаний. За ним в последующем я буду сидеть много раз. Здесь обычно проводились заседания, в том числе и Политбюро.
Сталин сидел за вторым столом. Сбоку за этим же столом находился Молотов, тогдашний народный комиссар иностранных дел, с которым я уже встречался в наркомате.
Сталин, а затем Молотов поздоровались со мной. Разговор начал Сталин:
— Товарищ Громыко, имеется в виду послать вас на работу в посольство СССР в США в качестве советника.
Откровенно говоря, меня несколько удивило это решение, хотя уже тогда считалось, что дипломаты, как и военные, должны быть готовы к неожиданным перемещениям. Недаром ходило выражение: «Дипломаты как солдаты».
Сталин кратко, как он это хорошо умел делать, назвал области, которым следовало придать особое значение в советско-американских отношениях.
— С такой крупной страной, как Соединенные Штаты Америки, — говорил он, — Советский Союз мог бы поддерживать неплохие отношения, прежде всего с учетом возрастания фашистской угрозы. Тут Сталин дал некоторые советы по конкретным вопросам. Я их воспринял с большим удовлетворением. Молотов при этом подавал реплики, поддерживая мысли Сталина.
— Вас мы хотим направить в США не на месяц и, возможно, не на год, — добавил Сталин и внимательно посмотрел на меня.
Сразу же поинтересовался:
— А в каких вы отношениях с английским языком? Я ответил:
— Веду с ним борьбу и, кажется, постепенно одолеваю, хотя процесс изучения сложный, особенно когда отсутствует необходимая разговорная практика. И тут Сталин дал совет, который меня несколько озадачил, одновременно развеселил и, что главное, помог быть мне менее скованным в разговоре. Он сказал:
— А почему бы вам временами не захаживать в американские церкви, соборы и не слушать проповеди церковных пастырей? Они ведь говорят четко на чистом английском языке. И дикция у них хорошая. Ведь недаром многие русские революционеры, находясь за рубежом, прибегали к такому методу совершенствования знаний иностранного языка.
Я несколько смутился. Подумал, как это Сталин, атеист, и вдруг рекомендует мне, тоже атеисту, посещать американские церкви? Я едва не спросил: «А вы, товарищ Сталин, прибегали к этому
