— Какие? — спросил Клякса, пряча невольную улыбку сухих жестких губ.
— Темно-синий «е-пятьдесят пять-тэ а-эм-гэ фор-матик»,[47]стоимостью, как я прикидываю, в соточку тыщ «зеленых», и пару машин попроще. Но ненамного. Тыщ на двадцать-тридцать… Номера в записной книжке. — служебной скороговоркой выпалила Кира и продолжила сказание. — Оттуда вышли родные питерские братаны, лбов восемь, и самый здоровый весьма недружелюбно выдал — «Салют, козел горный. Ты чё такой мрачный? Не рад мне, что ли?».
— Стоматолог?! — оживились разведчики, читавшие сводки группы Брунса.
— Он самый, судя по портрету и по номеру тачки… Кубик изобразил бешеный кавказский темперамент, попытался повозмущаться, но охрана хозяина отчего-то не поддержала. Тогда Стоматолог велел одному братку нацарапать на капоте «Волги» большими буквами слово «козел». Тот достал финку и принялся скрипеть — звук был премерзкий! Так вот, чтобы заглушить скрип, Стоматолог и велел людям Кубика петь гимн России… Вы, говорит, российские граждане, вам не западло… Они слов поначалу не знали, поэтому он говорил строчку вслух и заставлял повторять. У кого не получалось, того братки били в лоб кулаками, а кто фальшивил — того ладошками по ушам. Так они целый куплет выучили. Первый. Дальше Стоматолог сам не помнил… Браток-грамотей на капоте наскреб «козел» через «а». Стоматолог взял перо и поправил. Потом дал Кубику еще три дня сроку, а перед отходом грохнул кулаком — и продавил у «волжанки» крышу. Здоровенная такая вмятина! С человеческую голову…
— А ты где прислонилась, что так хорошо слышала?
— Честно?
— Разумеется…
— Я стояла рядом, на тротуаре, и хлопала в ладоши, как последняя дура-националистка. Только никому не говорите. Мы же вне политики… Когда все кончилось, я пошла к машине и увидела, как местный сыщик тащит Диму, будто паучок муху. Пусть теперь он расскажет, что с ним было.
Лица разведчиков обратились к Арцеулову.
* * *
Опер Багетдинов привел Волана в отдел дознания, разместившийся неподалеку, на улице Красной, в маленьком уютном домике с окрашенным веселенькой розовой краской крылечком.
По правую руку от здания отдела стоял напоминавший сильно увеличенный в размере дачный сортир домик без крылечка с табличкой «Прокурор», по левую — домик побольше с вывеской «Гатчинский народный суд».
Под окнами суда прямо на снегу валялся невменяемый подполковник Шишкобабов в парадной шинели и серых, с начесом и штрипками на пуговицах, кальсонах. Ботинок на начальнике местного ОБЭПа визуально не обнаруживалось. И псины на этот раз с ним не было. Видимо, четвероногий друг отдыхал дома, в тепле…
Напротив, в здании бывшего полицейского управления восемнадцатого века, с пожарной каланчой, помещался местный ОВД. Так что исторические домики Красной улицы дали крышу всем ветвям власти.
Багет, едва закрылась дверь кабинета, перестал быть страшным и превратился в смешного добродушного татарина, каким на самом деле и был. Он, подмигнув, без обиняков предложил Волану поработать у него в осведомителях за жратву и бутылку водки.
— На свои кровные буду кормить! Запретку кину — никто не тронет! Мне свой глаз на рынке нужен! Вот заявлений — десяток уже! Только сегодня три принесли. И ты слышь… это… не трясись давай. Хорош дурку валять. Все и так уже будут думать, что ты мне стучишь. Без моей руки тебе здесь не перезимовать!
Волан, талантливо пугаясь окриков, согласился и опознал на фотографиях половину воровской бригады.
— Хорошо! — обрадовался следователь. — А теперь глянь, не торчал ли кто-нибудь вот из этих… у машины мог стоять, или просто с сумкой. К нему те шнурки должны были часто подбегать.
Тут Арцеулов напрягся добросовестно.
Багет смотрел на него — и вдруг воскликнул:
— Ну я так и знал, что ты мне лепишь горбатого! Вон как задумался — даже трястись перестал! Рожа даже поумнела! Ты не наркоман, случайно? Скажи — помогу с марафетом.
Поспешно вернувшись в образ, Дима трясущимся пальцем ткнул в снимок тетки, у которой морда не вписывалась в рамки.
Багетдинов поскучнел:
— Ты уверен? Посмотри еще раз. М-м… да-а…
Он вскипятил чайник, поставил перед Арцеуловым помятую алюминиевую кружку, сунул четвертину бородинского хлеба и полкруга жирной краковской колбасы.
— Ешь!
И Волан начал жадно уплетать колбасу, хоть терпеть не мог жирной пищи.
Татарин ходил по маленькому кабинету: два шага вперед, два назад. Оглянулся на разведчика грустными вишневыми глазами, протянул руку, точно собирался за ухом его почесать — да одумался:
— Зарежут они меня, как ты думаешь?
Вздохнул, размышляя вслух:
— Ни о чем ты не думаешь. Я таким, как ты, даже иногда завидую. Никаких забот! — он махнул рукой, улыбнулся кисло. — А, может, и не зарежут… Ты знай на всякий случай: баба, которую ты опознал как скупщицу краденого, сеструха одного нашего сержанта. Из желтого домика с каланчой, напротив. Что, впрочем, неудивительно… Трясти ее надо сегодня же, пока она при шмотках. То, что ей шмотки носили, это хорошо… вещи хозяева опознают… Но в этот желтый домик лучше тебе не попадаться.
Он вышел в коридор, велел кому-то собираться, вернулся в комнату уже поспешно. Полез в сейф, достал пистолет и тощую пачку денег.
Протянул Волану полста рублей — на бутылку.
— Ночевать есть где?
— Есть…
— Ну, валяй. Завтра будь на рынке. Мне нужен такой глазастый. Посмотри сюда. Запомни хорошенько. Вот этот тип — это Урюк. Тебе не нужно знать, кто он. Если увидишь его — проследи, где живет, и сразу приходи сюда. Хоть ночью приходи, понял?!
— Понял. Не тупой, — набычился Волан.
— Молодец. — Багетдинов внимательно посмотрел на оперативника ФСБ. — Странный ты какой-то бомж. Не воняешь почти… Ты, небось, из образованных? Найдешь Урюка — помогу с паспортом, лечиться могу устроить, понял?
* * *
Разведчики Кляксы слушали рассказ Арцеулова с прибаутками.
— Двурушник! — шумела молодежь. — Костя, он на халтурку устроился! Навешал лапши, состриг с бедного опера полтинник — и не стыдно? В кассу не сдашь, как сэкономленные оперрасходы?
— Все это интересно, — подвел черту Зимородок, — но к теме не относится. Разбрасываешься, Дима. Не дело это. Теперь тебя еще охранять придется… А вот скажи мне, Кира Алексеевна, — продолжил он, заглядывая в тетрадку, — Кубик из «Шанхая» на чем уехал?
— Пешком шел. — сказала Кира. — Там идти пять минут.
— Верно… А машина его куда делась?
— Машину водитель увел.
— Верно… А куда? На рынок она не вернулась. Она сильно помята была?
