заменены деревянной скамьёй, вполне в духе настоящего мужского интерьера.
Вот сюда-то я и залезаю, устраиваясь поудобнее. Гладкая поверхность холодит голые бёдра.
— В древности мужчины, — возвращается Тихонов, привнося в комнату легкий аромат дыма, — чтобы обезопасить себя от неверности жены, одевали на неё пояс верности. Это лишало женщин не только вероятности измены, но и нормальной жизни. А если же измена всё-таки случалась, то наказания следовали ужасающие.
Мне становится не по себе. Он заходит за стойку, где уже приготовлены два бокала и бутылка дорогого шампанского. Я видела такое на витрине, но, конечно же, никогда не решалась купить.
На стойке разложены фрукты, нарезаны сыр, ветчина, хлеб, в тонкой вазе стоит длинная алая роза с крупной кроваво-красной головкой.
Мне сто лет не дарили цветов.
— Это тебе. — С хлопком открывает шампанское. — Но ты даже не сможешь забрать её с собой.
Не понимаю, зачем он это говорит? Бегло смотрю на часы. Мы управились быстро, но всё равно для покупки “фейри” прошло уже довольно много времени.
— А в Болгарии в былые времена особых издевательств и изощрённых мучений не было, женщин просто вешали.
— Алексей Викторович вдруг решил призвать к моей совести? Трахаю и осуждаю, интересная позиция. Может быть, позвонишь моему мужу ещё раз? И расскажешь, какая у него неверная жена? — Тихонов с интересом разглядывает меня.
Затем, улыбнувшись, наливает мне шипучий золотистый напиток.
Быстрым движением жмёт кнопку, и я оглядываюсь, впечатлившись резко вспыхнувшим переливчатым светом вокруг себя. В квартире полно разнообразного освещения: потолочные светильники с регуляторами уровня яркости, торшеры и бра.
Оформление стен гостиной — декоративная штукатурка цвета беж, на кухне обои с несложным рисунком и стеновые панели, имитирующие дерево, опорные колонны и прихожую украшает декоративный кирпич. Нигде нет дверей. То есть с кухни отлично видно, когда трахаешься в спальне. Да уж, эта квартира явно не для семьи с ребёнком.
Тихонов продолжает:
— С детства все девочки бирманских племен носят кольца, удлиняющие шею. Жить без них впоследствии невозможно, так как деформированные позвонки сделают женщину инвалидом. В случае измены специальные кольца с неверных снимали.
— Очень мило. — Выпиваю немного сладкого шампанского. — Я изменяю мужу с тобой, и ты же меня обличаешь, — смеюсь.
Он сужает глаза и тоже пьёт.
— Только со мной изменяешь?
Ах вот оно что! Он ревнует. Вздохнув, снова смотрю на часы. И, помассировав шею, опять оглядываюсь.
— А говорил, что на шлюху не похожа. И словно книгу меня читаешь.
Тихонов негромко смеётся.
В углу зала брутальный и массивный компьютерный стол. Очевидно, это место служит кабинетом. Очень много книг, они буквально повсюду. Стоят на полках, лежат на полу высокими горками-стопками. Я возвращаю внимание учителю. Тихонов не сводит с меня глаз. Смутившись, оборачиваюсь в сторону спальни. Кровать Тихонова, которую мы уже оппробовали, буквально сколочена из досок. И я понимаю дизайнерскую идею: чем брутальнее, тем симпатичнее. Шокирует торшер в виде прожектора: даже помещённый в угол, он привлекает достаточно внимания и «говорит» о своём хозяине. По стенам навешано картин в неярких оттенках и чёрно-белых репродукций.
Я натыкаюсь на очередной стальной взгляд. Он смотрит жадно, сдержанно улыбаясь, будто мечтает прижать меня к себе и… поцеловать по новой.
— А в древней Руси самым распространённым наказанием, Ольга Вячеславовна, были, разумеется, побои. Муж мог избить жену плёткой или розгами. Это было совершенно законно, по специальному документу с милым названием «Домострой». Неверных жен лупили палками, колотили поленом, избивали ногами, и это нередко заканчивалось серьёзными увечьями.
— Так, ладно. — Ставлю бокал на место. — Мне пора. Ещё домой добираться.
И только я планирую уйти, как он дёргает меня на себя, мы садимся обратно, и я оказываюсь у него на коленях.
— Мне просто не нравится, что ты замужем. Не в моих привычках делить женщину с другим. — Зарывается он носом в мои волосы, проходится поцелуем по щеке, ласкает большими ладонями бёдра и страстно втягивает воздух, обнаруживая, что на мне только свитер и нет трусиков. — Оль, ты с ним кончаешь?
Этот вопрос вызывает во мне ступор.
— Я с ним вообще не сплю, Лёш. Будь у меня нормальная жизнь и хороший брак, я бы не дала поиметь себя в кладовке.
Признание даётся мне нелегко. Почему-то неприятно быть неудачницей в его глазах, но я не хочу выглядеть сладострастной шлюхой, заскучавшей в постели мужа. Ведь я же не такая.
Учитель уже вовсю ласкает меня рукой, параллельно целуя шею. Я снова плохо соображаю.
— Откуда это всё? — имею в виду квартиру. — Ты что, мужчина по вызову?
Он заливается смехом.
— Почему ты так решила?
— Ты хорош собой, и на учительскую зарплату такое не купишь.
Тихонов продолжает хохотать и, вытянув руку из-под кромки моего свитера, гладит меня по спине, угощая при этом сыром. Кормит с рук. А я постыдно тоскую по его горячей ладони.
— В начале девяностых мой отец, Оль, оказался ушлым бизнесменом и немедленно вложил все свои сбережения в покупку четырёх добротных каменных домов. Несмотря на некогда бедный район, наша земля находится у перекрестка двух главных дорог. Я до сих пор помню, как отчаянно он сражался за это место. Поначалу там жили мои братья. А затем пригород стал расти — и то, что в своё время отец купил по двенадцать баксов за квадратный метр, сейчас стоит миллионы, и цена растёт. Свой дом я продал, не хочу там жить. Да и одному слишком много места. А вложенные деньги работают.
Учитель мрачнеет, пересаживая меня. Что-то случилось.
— Есть какой-то подвох в этой чудесной истории обогащения?
— Нас было трое братьев и отец. А остался я один. И всё досталось мне.
— Мне очень жаль, — моментально догадываюсь.
— Давай поговорим об этом в другой раз.
Я тянусь к нему, глажу по спине, касаясь плеча.
— Так, а зачем тебе школа?
— Я люблю учить. Если хочешь — это мое призвание. Как могу отбиваюсь от классного руководства и всякой лишней фигни, — смеётся он, выпивая до дна.
Мне так жаль его семью. В углу висит большая фотография. На ней четверо мужчин, среди них Тихонов. Наверное, они разбились в автокатастрофе или утонули, а может быть, это был взрыв бытового газа.
Сама не замечаю, как возвращаюсь к нему на колени, запуская пальцы в волосы. Поддерживаю.
— У него
