не было – возможно, поэтому она и прибежала сюда. Она остановилась у одного из бортов и теперь смотрела вперед, на звезды, отражавшиеся в спокойной воде.
Когда он подошел ближе, Ноэль обернулась к нему, смущенно улыбнулась и снова перевела взгляд на размытый ночной горизонт.
– Я еще раз извиняюсь, – сказала она. – Не знаю, чем я думала…
– Это я должен извиняться.
– Да не за что – вы были в своей комнате, это я ворвалась, как угорелая!
– «Вы»? – переспросил Оуден. – Мне кажется, мы прежде общались лучше!
– Да это я поторопилась, я бываю навязчивой, сама того не замечая…
– Нет, – решительно прервал он. – Ты не сделала ничего, о чем нужно сожалеть. Надо же, чтоб так совпало! Обычно я сплю один, с Лаирдой – это первый раз. И она мне – никто, она просто одна из женщин, которые обслуживают меров…
– Ты не обязан оправдываться.
– Да я и не оправдываюсь!
Но прозвучало это наивно, ведь он действительно оправдывался – и действительно не должен был. Он не нес никаких обязательств перед этой чужачкой! Однако если бы он хотя бы подозревал, что этой ночью она придет к нему, он бы шарахнулся от Лаирды еще в комнате отдыха.
Увы, будущее не предупреждает о своих планах.
Между ним и Ноэль снова сгущалась неловкость. Чтобы это исправить, ему нужно было либо уйти, либо сменить тему, а уходить он не хотел.
– Как ты вообще узнала, где я живу?
– Спросила.
– И тебе сразу же сказали?
– А почему нет? – удивилась Ноэль. – В вашей колонии все очень дружелюбны!
Дружелюбны, да уж… И все всё замечают. Зато это делает донос Лаирды не таким опасным – Седару и так бы сообщили.
– Зачем я тебе понадобился?
– Я завершила анализ твоей крови… и хотела обсудить с тобой это.
– А…
Ну да, конечно, это был самый вероятный из вариантов. Ноэль по-прежнему относилась к этому как к эксперименту, глупо было ожидать иного. И вообще, «иного» – это чего?
– Какой путь развития проходят меры? – спросила Ноэль.
– В смысле?
– Ну вот ты стал мером, что дальше?
– Да ничего, просто живем, – пожал плечами Оуден. – Мутация сама по себе – дело сложное, она отнимает много дней. Но если удалось ее пережить, считай, повезло, сколько-то лет ты протянешь. Новичков вроде меня опекают, пока мы учимся. В целом, меры долго не живут, только вот умирают они… умираем мы не от старости или болезней. Абсолютное большинство меров погибает под водой. Готовиться к смерти полагается при каждой вылазке.
– А дальше?
Оуден не совсем понимал, к чему эти вопросы, но пока решил просто отвечать.
– Дальше меров старших поколений остается все меньше. Те, кто протянул десять лет и не погиб, получают право носить специальные доспехи. Это символ достижений и гордости. Но, смотри… Всего меров на корабле пятьдесят, мы стараемся поддерживать эту цифру по понятным причинам: меров не должно быть ни слишком много, ни слишком мало. Среди этих пятидесяти доспехи носят пять-семь.
– Но эти меры все равно участвуют в вылазках?
– Естественно. И однажды они не возвращаются с них, как и все мы. Старших меров просто больше почитают, но правила для всех едины.
Соглашаясь на перевоплощение, Оуден понимал, что жизнь его будет недолгой. Но это, как ни странно, пугало его куда меньше, чем потеря человечности.
Когда он закончил, Ноэль не спешила с комментариями. Она раздумывала о чем-то, нервно покусывая губу. Забавная она все-таки… И честная, даже не желая того. Это Лаирда за годы притворства научилась учитывать все: жесты, взгляды, движения. У Ноэль не было такой необходимости.
Оуден позволил ей долгую паузу, а потом решил напомнить о себе:
– Ну так что? Ты пришла и начала эти разговоры не просто так. Что-то в моей крови заставило тебя сделать это.
– Я думала, что ты знаешь… Надеялась, что знаешь. А теперь мне придется сообщать тебе больше, чем я рассчитывала.
– Знаю что?
Она наконец посмотрела ему в глаза.
– Мутация крови меров не прекращается, Оуден. Никогда.
– Что?.. С чего ты взяла?
– Техника, с которой я работаю, позволяет это определить. Мутаген, с помощью которого вас превращают в меров, особенный. Он очень сильный. Перевоплощение – это просто реакция организма на первое столкновение с ним. После этого процесс очень сильно замедляется, но не прекращается окончательно. Ты будешь меняться… не в человеческую сторону.
– Этого не может быть! Ты должна перепроверить!
– Я перепроверила несколько раз.
– Значит, это ошибка, – настаивал Оуден.
И все же, все же… Даже в своем нынешнем состоянии он оставался врачом. Он знал, что реакция, о которой говорит Ноэль, возможна.
Ноэль тоже не собиралась с ним спорить, давая ему право на страх и злость. Она только прошептала:
– Мне очень жаль. Я сама не рада тому, что нашла.
– Так может, дело только во мне? Вероятно, это какая-то личная мутация…
Ей хотелось с ним согласиться, Оуден видел это – соврать ему, чтобы поддержать. Но она так не могла. Ноэль и сама понимала, что лгунья из нее никудышная, так что толку от этого не будет.
– Поэтому я и спросила тебя, как живут меры.
– И что ты могла извлечь из этого рассказа?
– То, что через примерно одинаковый для всех промежуток времени они надевают доспехи. Я эти доспехи не видела, но рискну предположить, что они полностью закрывают их лица.
А ведь верно…
Верно даже больше, чем она могла предположить.
Чем дольше Оуден думал об этом, тем больше настораживающих странностей замечал в традициях меров. Доспехи, которые носили немногочисленные представители старшего поколения, действительно были сплошными, полностью закрывающими их от посторонних глаз. Причем эти доспехи они, надев, уже не снимали никогда. И все это было умело выставлено как привилегия!
Но дело не только в доспехах. Это новички вроде него могли позволить себе минимум одежды – ровно столько, сколько требуется для соблюдения приличий. Меры постарше одевались иначе, однако считалось, что из них просто выветрилась юношеская дурь, им не положено чудить. А что, если нет? Что, если перемены действительно продолжаются и с каждым годом дают о себе знать все больше?
Ему должны были сказать! Если не перед превращением, то хотя бы после… Он имел право знать, что его ждет! Почему тогда не сказали?!
Он был зол на меров, и все же через эту злость он догадывался о причинах их молчания. Да как минимум об одной… Если слишком рано узнать о том, что ты обречен, можно попросту сойти с ума.
* * *
Альда знала, что он не спит. Она чувствовала Триана гораздо острее, чем других членов экипажа. Альда убеждала себя, что это из-за необходимости постоянно наблюдать за ним, но… Она и сама понимала, что это лишь половина правды. Она засыпала с ним и просыпалась с ним.
Если бы она произнесла эту фразу вслух, при остальных, хохот стоял бы на весь корабль! Или не хохот. Или
