– Может, спасу. А может, посмотрю, как они выдирают твой язык и откусывают по маленьким кусочкам, – не выдержав, огрызнулся Велемир. Ниму это понравилось, так хотя бы становилось ясно, что свечник – обычный парнишка, где-то резкий и раздражающийся, а не притворяющийся человеком лесной нечистец.
Энгле смолк, сделал вид, что слишком сосредоточен на том, чтобы не спотыкаться о корни и не попасть лицом в паутину, серебряными нитями тут и там растянутую между стволами.
Испытания закаляют – эта избитая истина всегда воспринималась Нимом как что-то настолько обыденное и само собой разумеющееся, что и внимания недостойно. Однако с изумлением он обнаружил, что это действительно так. Кораблекрушение, убийство возницы, нападение на деревню и две ночи в лесу он вспоминал не с леденящим кровь ужасом, а с обречённым печальным спокойствием. Два дня его окружала смерть, ступала за ним по пятам. Всего два дня, а казалось, будто они путешествуют бок о бок уже не первый месяц. Ужин, крепкий сон и нехитрый завтрак возымели прямо-таки чудесное действие, и теперь, уже почти привычно шагая по лесу, Ним чувствовал, что начинает оживать. Становится пусть не тем беспечным мальчишкой, который отплывал из Зольмарской гавани, мечтая поступить в ученичество к художнику, но кем-то очень на него похожим. Чуть лучше. Сильнее, осведомлённее, осторожнее.
Напряжённое молчание между путниками затягивалось: гнетущее и неловкое, какое бывает после ссоры малознакомых людей. Ниму казалось, что без звуков человеческой речи громче слышатся пугающие лесные трески и шорохи, и он мучительно пытался придумать, как вновь завязать разговор. Камень, подаренный девушкой, пылал на груди холодным огоньком, и Ниму хотелось верить, что именно сила камня помогла ему остаться целым.
– Как ты сказал? Соколий камень? – спросил он, обращаясь к Энгле.
Энгле время от времени жадно косился на камень, и по этому алчущему взгляду чувствовалось, как сильно ему хочется рассмотреть и потрогать диковинку.
– Ага. Соколий, конечно, какой же ещё. Откуда ты его взял, если сам не сокол? Украл у кого? Их так просто не раздобудешь.
– Подарили, – расплывчато ответил Ним. Его ноги и рёбра снова начали ныть, но уже не так мерзко, как вчера. На стопах вздувались волдыри и мозоли, спасало только, что под ногами стелился мягкий мох, а не расползался жёсткий брусничник.
– Мне бы кто подарил. – Энгле цокнул языком. – Бывает, коробейники пытаются втюхать похожие камешки. Подкрашенные, сразу видно. Выдают за настоящие, и, знаешь, находятся олухи, которые им верят и монет отсыпают. Только настоящий камень за версту видно. Он будто подсвечивается изнутри, там, смотри, словно искорку внутрь поймали. Или капельку крови. Красиво.
Ним потянул за шнурок, показывая камень Энгле, но не снимая с шеи. Энгле осторожно взял оберег пальцами и бережно поднёс к глазам, поворачивая на свет полупрозрачными гранями.
– Точно настоящий. Береги его. А если продавать надумаешь – то только за полный кошель золота, не меньше!
По голосу Ним понял, как жутко Энгле завидует. И не просит подарить – знает, что вещь слишком ценная. Отчего же тогда девушка так легко рассталась с этим сокровищем?
– А почему их сокольими зовут? – спросил он.
– Так всё просто, – хмыкнул Энгле. – Такие каменья соколам выдают после того, как они все испытания пройдут и докажут свою верность князю. Чем ярче искорка внутри, тем сильнее камень. Но самые сильные те камни, которые сплошь цветом окрашены, будто кровью залиты. Бывают розовые, как кипреев цвет, а иные – багряные, как спелая вишня. Говорят, их верховный водяной достаёт со дна Русальего Озера, у него их там целые россыпи. А каждый камешек когда-то давным-давно был сердцем отважного воина, утопленного мавками и русалками в озере. Чем ярче камешек, тем храбрее было сердце воинское.
– А водяные считают, будто Великолесские лесовые их растят, как грибы, окропив своей зелёной кровью чёрную землю, – вмешался в разговор Велемир. – Про сердца – сказка для вздыхающих девиц.
– Да не суть, – отмахнулся Энгле. – Нечистецкая вещь это, в общем. Быть может, даже сам Господин Дорог их на перекрёстках выискивает.
Про Господина Дорог он добавил с таким восторгом, что Ним понял: уж кто-то, а Энгле точно верит в него самой искренней верой.
– И что, защищают эти камни? – спросил он.
– Ещё бы! – горячо заверил Энгле. – Соколов потому и не трогают нечистецы, позволяют свернуть с любой дороги прямо в лес, вот как мы сейчас, и даже никакие свечи и ручьи соколам не нужны, нечистецы нюхом чуют искорки в камнях и оттого пропускают княжьих гонцов, не утаскивают в чащобы и на дно рек. Если есть такой камешек – считай, есть подписанный пропуск во все потайные уголки Княжеств.
Ним задумался ещё крепче. Может, девушка просто не понимала, насколько ценную вещь отдаёт? Неужели ей самой больше не нужен соколий камень?
– Нам и свечи твои не нужны, пока у Нима есть камень, – заявил Энгле, глядя на Велемира. – Не тронет никто.
Велемир поджал губы, между бровей у него залегла угрюмая складка.
– Его не тронут. А тебя? Думаешь, камень сразу всех защищает? Нет уж, только того, кто камнем владеет. Камни все наперечёт, а свечей мы много делаем, всем желающим хватит, и заступится водяной, если к воде поближе держаться. Не нравится – отдавай свечу, иди, надейся на камень, который даже не на твоей шее висит. Или помолись Господину Дорог – ты веришь в него, вижу.
– А ты будто не веришь? – огрызнулся Энгле.
Велемир повёл плечами и поднырнул под низко свисающую ветку, перекрывшую путь.
– Может, верю, а может, и нет. Нечистецей я видел своими глазами, когда они решали мне показаться. А Господина Дорог – нет.
– Зато я видел его своими глазами. Вот как тебя сейчас. А нечистецей, считай, не встречал. Только слышал, как плещется что-то в пруду за деревней, и пару раз казалось, будто в лесу кто-то большой шевелится, а присматривался пристальнее и понимал, что это сухая коряга из земли торчит, – упрямился Энгле.
Велемир обернулся на него, споткнулся и чуть не выронил свечу.
– Брешешь. Не мог ты его видеть.
– Видел! И говорил с ним, как с тобой сейчас! Не хочешь – не верь, доказывать ничего не буду.
Энгле утверждал так жарко, что даже Ним почти поверил в его встречу с Господином Дорог, однако Велемира эти речи не убедили.
– И каков же он? Сможешь рассказать?
Энгле надулся. Ним давно отметил, что у парнишки на редкость живое и подвижное лицо, по которому можно сразу прочесть любые смены настроения и мыслей. За такими лицами интересно наблюдать, а ещё интереснее было бы попробовать зарисовать его, поймать на бумагу движения бровей, прищур серых глаз, запечатлеть задумчивость или, как сейчас, желание убедить в чём-то важном почти незнакомых спутников.
– Он ростом невысок, ниже меня почти на голову, – произнёс Энгле и покусал сухие губы. Голос его сделался тих, но остался так же горяч, и чувствовалось в его словах смущение, будто Энгле раскрывал чью-то страшную тайну, хранить которую было выше его сил. – А обликом переменчив. У него волосы длиной до плеч, но делаются то тёмные, как у мальчишки, то седые, как у дряхлого старика. И лицо такое же. Миг – молодое, миг – взрослое, миг – всё переморщенное, стариковское. Зато глаза всегда ясные и так смотрят, будто прямо самое нутро твоё разглядывают.
