место свт. Григория о тех, кто с помощью разума и созерцания расторг «вещество и сие плотское». Рассмотрев в amb. 10/19 пять способов естественного созерцания и показав, как, восходя от творения к Богу, человек может всецело соединиться по благодати с Ним, прп. Максим в качестве первого, можно сказать архетипического примера такого святого приводит библейского Мелхиседека, предлагая пять умозрений о нем.
Такое обращение к Мелхиседеку, как мы увидим, неслучайно. Его продуманность со стороны прп. Максима станет яснее, если иметь в виду, что вскоре после места из Слова 21 свт. Григория относительно тех, кто расторг вещество и плоть и возвысился до единства, умосозерцаемого в Троице, он говорит: «Такое любомудрие из новых и древних достигнуто не многими... Кого же разумею под достигшими? Еноха, Ноя, Авраама, Исаака, Иакова, двенадцать патриархов, Моисея, Аарона, Иисуса, Судей, Самуила, Давида, Соломона до известного времени, Илию, Елисея, пророков... Иоанна (Крестителя)».[286] Это место интересно для нас в двух смыслах: с одной стороны, оно свидетельствует, что свт. Григорий, а вслед за ним прп. Максим без всяких сомнений говорит о равенстве святых ветхозаветных и святых «после Христа» (напомним, что Слово 21 является похвалой свт. Афанасию Александрийскому, и именно он сравнивается по духовной высоте с великими святыми древности), не выделяя большей или меньшей святости одних по сравнению с другими.[287] С другой стороны, у свт. Григория в этом списке Мелхиседека нет.[288] Прп. Максим же, напротив, именно его возвел в amb. 10/20 в ранг архетипического примера, иллюстрирующего совершенное обожение, в следующих параграфах amb. 10 он приведет примеры и других ветхозаветных святых, но Мелхиседека в этом ряду называет первым.
Одну из причин этого прп. Максим назвал сам: «Он один сохранен Писанием как сущий таковым, наверное, поскольку он первый стал по добродетели превыше вещества и вида».[289] Но данная причина, почему прп. Максим привлек фигуру Мелхиседека, не единственная.
Это подтверждает во втором умозрении о Мелхиседеке и сам прп. Максим, говоря о нем как об образе Христа, про Которого слова, сказанные в Евр. 7:3, только и могут быть произнесены в собственном смысле: «Господь наш и Бог Иисус Христос – один-единственный, кто по природе и поистине без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни».[290] Таким образом, в умозрении о Мелхиседеке последний, с одной стороны, максимально сближается со Христом как первый, сохраненный в Писании, чистейший и точнейший Его образ, а с другой – принципиально различается с Ним. У такого подхода может быть ряд объяснений, их следует искать в первую очередь в традиции и проблематике, которая восходит к самому свт. Григорию Богослову. Так, в Слове 30 (21.22) свт. Григорий среди имен Христа называет имя «Мелхиседек»,[291] а в Слове 38, на Богоявление или Рождество, он пишет: «приходит Мелхиседек; рожденный без матери рождается без отца, – в первый раз без матери, во второй без отца».[292] И сразу дальше: «упраздняются законы естества»[293] – это как раз те знаменитые слова, что пространно толкуются прп. Максимом в amb. 31 и ряде других мест. Таким образом, свт. Григорий называет – еще до прп. Максима – Христа Мелхиседеком в собственном смысле, а библейский Мелхиседек становится Его образом. Прп. Максим, несомненно, знал это, что, скорее всего, и послужило для него поводом для максимального сближения библейского Мелхиседека со Христом и выделения его из всех святых, а с другой стороны – дало основание подчеркнуть различие образа (пусть и точнейшего и чистейшего) от Первообраза.
В необходимости такого различения были и исторические причины. Если верна гипотеза относительно того, что полемика прп. Максима с оригенистами в Трудностях является, среди прочего, и неким откликом на не удовлетворившую его до конца полемику с ними свв. Варсануфия и Иоанна, то можно вспомнить, что именно в антиоригенистских высказываниях последних встречается упоминание о Мелхиседеке; так, в 611 вопросе рассказывается, между прочим, о неком «великом Старце», который «думал, что Мелхиседек есть Христос», но потом помолился, и «Бог открыл ему истину».[294] Возможно, мы здесь имеем дело с разновидностью ереси мелхиседекиан,[295] точнее, с одной из ошибочных реакций на нее внутри Церкви, когда библейского Мелхиседека стали понимать как Самого Христа [296] – мнение, которого, видимо, придерживался сначала упомянутый «великий Старец». Толкование прп. Максима не только абсолютно отвергает такое понимание, что мы находим уже у свт. Епифания, но и подчеркивает, в какой наивысшей и предельной степени Мелхиседек и другие святые подобны Христу.
Эта особенность экзегезы прп. Максима чрезвычайно важна; для всего его богословия характерно предельное сближение обоженых со Христом, так, что в amb. 21 он даже дерзает писать о святых, что Слово делает их «живыми образами Христа, скорее, тождественными с Ним по благодати, чем подобием [Ему], а быть может, и самим Господом, – если моя речь не кажется кому-нибудь тягостной».[297] Заметим, что писалось это в ситуации, когда совсем недавно в Церкви были осуждены «исохристы», само имя которых означало «равные Христу», хотя это равенство у них имело иные предпосылки и понималось иначе, чем состояние обоженных у прп. Максима.[298] Как мы отмечали выше, антиоригенистская реакция была, вероятно, господствующей духовной тенденцией в той среде, в какой находился и сам прп. Максим, когда писал Трудности к Иоанну. Именно в этой ситуации он постоянно подчеркивал, в какой высшей степени святые уподобляются Христу, так что, как выражается прп. Максим, «становятся Господом», и в то же время он не переставал проводить различие между Христом и святыми, даже самыми совершенными среди них, с которыми само Писание сравнивает Христа, точнее, как говорит прп. Максим, это их оно сравнивает с Ним. Этим, очевидно, и объясняется причина привлечения прп. Максимом к экзегезе трудного места свт. Григория библейского Мелхиседека, этой таинственной фигуры, в понимании которой развилась отдельная разветвленная ересь, имевшая побеги даже у отталкивающихся как будто от нее вполне благонамеренных и известных подвижников.
Говоря об особенности библейской экзегезы прп. Максима в умозрении о Мелхиседеке, следует хотя бы кратко (подробнее мы это делаем в комментариях) отметить отличие его подхода от толкований свт. Епифания и свт. Иоанна Златоуста, писавших о Мелхиседеке в полемике против мелхиседекиан. Прп. Максим сосредоточивается на объяснении того самого выражения, которое в Евр. 7:3 относится к Мелхиседеку и которое, как видно из того же свидетельства свт. Епифания, и давало повод еретикам считать Мелхиседека воплощением Божией силы
