раскачивалась взад и вперед, неотрывно глядя в одну точку. Кира, всхлипнув, зажала себе рот ладонью. — Не трогайте, она особенная! Она последняя из Армазаровых…
— Она особенная, да. Но она не Армазарова, так же, как и вы, Раиса, — тихо произнес Холмс. — Нам удалось поднять архивы. У Константина Армазарова, последнего представителя рода и хозяина этого дома, семьи не было. А вот его управляющий жил с женой и дочерью в этой самой квартире. Жена отличалась редкой красотой и изумительным голосом. При внешности ангела временами в нее словно дьявол вселялся, никто с ней сладить не мог. Она бы прославилась на сцене, но муж был решительно против такой карьеры. Да и революция помешала. Ноябрьской ночью семнадцатого года Константин Армазаров и его управляющий были зверски убиты. И хотя ходили разные слухи, подозревали даже жену управляющего, но времена были темные, и разбираться было некому, да и незачем. Не единственный барин и не единственный управляющий… Жена же управляющего пропала. А года через два в квартире объявилась Александра Армазарова с малолетней дочкой. Она служила в чека, и соседи ее как огня боялись. О ее жестокости ходили легенды. Товарищи ее ценили — недобитых буржуев нюхом чуяла. А Интернационал пела так, что, говорят, сам Ленин плакал. Но последнее, я думаю, все же вранье.
— Да как вы смеете… — прошипела бывшая актриса, и ее пальцы скрючились, как лапы хищной птицы. — Это я-то не Армазарова?! Мои предки с Петром корабли строили! Моя семья…
— Кстати, о семье, — вмешался вдруг Гирдяев, пытаясь игнорировать свирепый взгляд Раисы. — Такая наблюдалась в семье тенденция: стоило какой-нибудь из Армазаровых родить ребенка, а так уж получалось, что каждый раз это были девочки, как муж ее непременно погибал. Время-то было сложное. То тридцать седьмой год, то послевоенное бандитье в подъезде. Вот и Раиса вдова. Трагический случай, автокатастрофа.
— Вы на что намекаете, юноша? — Раиса Армазарова надменно выпрямилась во весь свой невеликий рост. Глазки хорька блеснули на ее плече. — Что я как-то причастна… Так я ничего не понимаю в этих ваших машинах. Меня всю жизнь возил шофер!
— А я ничего и не говорю. Это я так… Дело давнее, кто теперь разберет, — пробормотал криминалист и отодвинулся подальше.
В повисшей тишине было слышно, как где-то за перекрытиями стонет терзаемое пианино и поскрипывают ботинки у переминающихся у дверей санитаров.
— Пойдем, деточка, — нарушила наконец молчание Раиса и мягко положила руку Алексе на плечо. — Что уж теперь… Нам надо собраться. Я поеду с тобой, ничего не бойся. Ты сможешь там рисовать сколько захочешь. Идем, мой ангел.
* * *
— Муж ведь мне ничего не рассказывал. — Кира разлила чай в широкие кружки с желтыми подсолнухами, пододвинула гостям плетенку с печеньем и присела на стул. Солнце окуналось в чай, и по его поверхности плавали янтарные блики. — Он очень нервничал, был напряжен. Я уговаривала его уехать из этого дома, но Степан не мог оставить дочь. Раиса девочку не отдавала. А когда Алекса набросилась на меня с битой… Господи, да у нее даже глаза были другого цвета!.. Я испугалась… Я нашла клинику, в которой лечилась Лиза, но… Врачебная тайна. Чем бы ни болела мать — ей уже все равно. А вот что ждет Алексу, я не представляю…
Некоторое время на кухне было слышно только, как замучившийся криминалист азартно грызет печенье, засыпая стол крошками.
— Нет, я все равно не понимаю! — Ватсон решительно отодвинул от себя кружку. — Как ты догадался, что все это провернула девочка, Холмс?
Холмс откинул упавшую прядь со лба и вынул изо рта трубку.
— Ты видел то же самое, что и я. Все достаточно просто. Когда я сказал, что смертельно опасный паук в комнате, Раиса и Кира испугались. Конечно, они реагировали по-разному, но паук воспринимался ими как совершенно реальная угроза. Даже вы с Антоном вздрогнули. Только один человек оставался невозмутимым — тот, кто точно знал, что никакого живого паука нет. Кто сам же его раздавил. Убийца.
— Алекса… — выдохнул Гирдяев, восхищенно глядя на Холмса. — Она одна была спокойна, как дохлый удав. Но как ты понял, как Алекса управилась с пауком? С ее-то фобией?
— Предрасположенность к душевным болезням, как правило, передается по наследству. Рассматривая картины Лизы, Ватсон предположил наличие вполне определенных симптомов. Когда мы осматривали комнату Алексы и она выбила у меня из рук альбом, мне показалось странным такое резкое изменение поведения. Оставалось только проверить свое предположение. Громкий неожиданный звук или стрессовая ситуация провоцирует смену личности девушки. Так мы познакомились с Алексом. Кстати, думаю, он не умеет ни рисовать, ни петь, и актер из него не важный…
— Ну а вы, Кира, какими-нибудь особыми талантами обладаете? — Холмс неожиданно повернулся к Кире.
Та растерянно развела руками:
— Нет. Я самая обыкновенная. Я только очень любила Степана и хотела стать Алексе хорошей мамой. Алексе и ее брату — я только что вернулась с УЗИ. Я беременна.
— Что ж, любовь — это тоже талант. Очень редкий. Нам пора. — Холмс поднялся из-за стола. — Удачи вам, Кира! Полагаю, проклятие семьи Армазаровых на Щукиных не распространяется.
Скифское золото
Елена Румянцева, Евгения Крупнова
— Слухи о скифском золоте России… несколько преувеличены. — Парень в сером рабочем комбинезоне почесал ломиком между лопаток, ухмыльнулся и вдруг подмигнул обомлевшему от такой наглости Владимиру Ивановичу.
Майское солнце ломилось в высокие окна служебного помещения Британского музея. Здесь полным ходом шла распаковка только что прибывшей из Санкт-Петербурга эрмитажной коллекции скифского золота. Позади остались годы работы и тщательной подготовки, нервотрепок и согласований. И вот уже через несколько дней золото скифов предстанет перед широкой публикой в Лондоне.
Владимир Иванович, куратор выставки с российской стороны, изумленно обернулся к английским коллегам. Те как-то невнятно мялись и смотреть предпочитали куда угодно, только не в глаза Владимиру Ивановичу. Пожилой куратор возмущенно набрал полную грудь воздуха и замер, забыв выдохнуть. По коридору к комнате лавиной катилось раскатистое эхо. По силе и напору звука можно было предположить, что на пороге вот-вот покажется панцирная кавалерия. Осторожный Владимир Иванович попятился, но тут в двери влетел Джеффри Кларенс, куратор выставки с британской стороны. За профессором по пятам длинными прыжками неслась ассистентка, каблуки которой создавали причудливый звуковой эффект. Узнать Джеффри было решительно невозможно. Благообразная бородка торчала веником, сдержанное интеллигентное лицо покрывали красные пятна. Очки тонкой оправы чудом держались на потном профессорском носу. Любовно отрощенная прядь, призванная стыдливо прикрывать намечающуюся лысинку, развевалась за профессором как стяг.
— Боже мой, Владимир! — пророкотал Джеффри Кларенс, и
