Первые три дня беседовать с дедом было интересно. Он рассказал, как перемещал сознание. Как вычислял что-то там и мастерил, используя искусственные рубины, искал по архивам подходящее тело, лично нашёл могилу и даже тёмной ночью её раскопал. Зачем это ему понадобилось, я так и не понял. В результате всех манипуляций дед сумел переместить сознание. Не иначе магия какая. Разумного объяснения этому феномену я не находил. Вернее, никак не мог понять, как именно деду удалось занять именно выбранное тело. Дед пояснял, причём такими словами, где русскими оставались одни предлоги. Остальное было из мира фантастики с какими-то импульсами, резонансами и прочими терминами.
Потом я стал уставать от общества деда. Вечерами развлекался тем, что писал книгу для Лизы, а днём откровенно скучал. Ждал с нетерпением, когда мы до Казани доедем и повернём на юг. Конечно же, слушал нескончаемые байки Куроедова и задумывался на тему того, как объединить все сплетни соседа в отдельное издание. Порой он рассказывал довольно познавательные истории.
К примеру, в селе Полдомасово Ксенофонт Данилович припомнил, что перешло оно в наследство сыну Егора Ивановича Кроткова — Степану Егоровичу.
— Жену свою любил безмерно, — повествовал Куроедов. — Деток двадцать душ народили.
Невольно я содрогнулся, представив такую толпу детей. Понятно, что долгими зимними вечерами помещикам особо заниматься нечем. И уж если жену любил, а не девок дворовых, то понятно откуда такое количество детей. А как содержать их? Словно подслушав мой вопрос, Куроедов продолжил:
— Часть отрядов, что гоняла разбойника Пугачёва, как раз через наши места шла. И надо же такой оказии случиться, что разбойники с награбленным добром в усадьбе Кроткова встали.
Оказалось, что помещик Кротков не только жену и детишек любил, но и с крестьянами был добр. Те его укрыли от мятежников. Потом пришли войска государыни и разбойников перебили. А по сараям и клетушкам хозяйства Кроткова остались припрятанные бочонки с серебром и золотом. Что-то помещик вернул разграбленным церквям и монастырям, что-то императрице отправил. Себе оставил тысяч триста. Но Куроедов не верил в эти официальные данные.
— Мульон, не меньше, — с горящими глазами озвучил он сумму всех богатств Кроткова.
На эти деньги Кротков начал активно скупать земли в Симбирской губернии, обустроил свою усадьбу. Не забыл о церквях и приходах. Попы деяния помещика благословили и помогли с выкупом владений в Подмосковье, а затем и в Москве. Деловые качества помещика сама Екатерина II оценила. Предположу, что государыня не вникала, как именно помещик смог от трехсот душ крепостных получить десять тысяч. Без денежных вливаний никакой рачительный хозяин так не развернётся.
Сыновья Кроткова поддерживать отца не спешили, предпочитая вести праздный образ жизни, и сильно возмущались теми ограничениями, которые ставил родитель. А дальше случилась та история, из-за которой Куроедов и начал рассказ. Приструнить сыновей, погрязших в кутежах и играх в карты, у Степана Кроткова получалось плохо. Разбаловал он их в детстве, не пошла впрок любовь папеньки.
Один из обиженных сынков решил провернуть аферу. Он продал самое лучшее из владений Кроткова, вместе с этим внес в список крепостных крестьян имя своего отца, назвав его бурмистром, то есть старостой, Степаном Кротковым, сыном Егоровым. Так помещик в семьдесят лет лет стал крепостным.
Потом-то правда открылась. Сынка хотели посадить, но любящий родитель простил и, заплатив немалую сумму, поспособствовал тому, что дело закрыли.
Но обиду на старших сыновний помещик затаил, и вскоре Кротков-старший женился на молодой даме (к тому времени предыдущая супруга умерла). Этой жене помещик отписал дома в Москве и владения в Подмосковье. В Симбирской губернии владельцем сёл и деревень стал один из сыновей — Иван Кротков. Неплохой оказался хозяин. В селе Полдомасово мы лично наблюдали, как ведутся дела у рачительного помещика. Здесь имелся и постоялый двор, помимо почтовой станции, и кузница, и платная баня для путешественников, которой мы с удовольствие воспользовались.
Именно истории Куроедова не давали мне окончательно заскучать в пути.
Немного «повеселила» нас очередная пересадка на речной транспорт. Нанимать баржу от Казани мы не стали по той причине, что заранее не договаривались. Ждать оказии смысла не было, проще двигаться по дорогам и переправляться в нужных местах с одного берега на другой. Путь получался очень замысловатый и не самый быстрый. На будущее я решил разузнать подробнее дорогу у купцов. Не очень-то рациональным оказалось наше путешествие.
Куроедов сразу предлагал ехать из Казани в Оренбург, а после возвращаться через Бузулук. Мы с Лёшкой развернули карту и по-умному, дураки такие, оказались от предложенного маршрута, решив, что это лишние четыреста вёрст. Как выяснилось, зря не послушались. Неделю пути мы себе точно прибавили.
Проще было дождаться подходящего судна и спуститься по реке из Казани, по времени одинаково получилось бы. Я и не знал, что уже в это время по Волге ходили пароходы Соболевского. Мало того, они имели паровые двигатели и могли идти против течения. Мы, подъехав к очередной переправе, наблюдали зрелище массового молебна. Вначале и не поняли, что случилось, и деликатно уточнили у Куроедова. Вдруг какой христианский праздник пропустили или еще что-то значимое? Сосед достаточно быстро разобрался в ситуации, пообщавшись с парочкой купцов, ждавших переправы.
Оказалось, что это бурлаки. Молебен был посвящён «дьявольской машине», которая ходила по Волге. Поговорив ещё со знающими людьми, мы узнали, что те пароходы настолько маломощные, что при сильном течении не тянут судно вверх и тоже нанимают бурлаков. Зато как дымят!
— Как есть диавол внутрях, — заверял один мужичонка.
— Тьфу, чертова расшива*, — поддакнул другой.
Десятник артели спросил, куда господа идут, и, услышав, что нам на другой берег в Самару, сразу потерял интерес. Зато Петя, в смысле дед, вцепился в бурлаков с любопытством этнолога.
— Как бы мы до завтра здесь не застряли, — подошёл ко мне Лёшка, оценив толпу собравшихся.
— Куроедов сейчас все разрулит и подвинет очерёдность, — ничуть не обеспокоился я, разглядывая берег и людей.
Телег, повозок и колясок я насчитал всего шестнадцать. Никто из них конкуренции нам не мог составить. Мужики точно не полезут впереди. Купцы уже почёсывали затылки и хмурились. Из обрывков разговоров я понял, что они тоже просчитали ситуацию. Не будь у нас таких крупных лошадей, парочку телег купцы могли бы втиснуть на баржу, теперь же опасались перегруза.
Крестьяне из числа тех, кто не участвовал в молебне, стали устраиваться на берегу. Кто-то повел лошадей поить, кто-то отправился договариваться с рыбаками и перевозчиками на лодках.
В любом случае нас пропускали вне очереди, вот только баржи на правом берегу не наблюдалось.
— Пироги возьмём? — спросил у меня Алексей, кивая на бабёнок, которые спускались с холма.
