выполнить. Про возможные потери старались не думать.
К больнице нас вёл какой-то местный дед. Ему показали точку на аэросъёмке, он кивнул. В какой-то момент я понял, что идём мы неправильно: дед явно что-то напутал. Я собрался уже сказать об этом командиру отделения, но осёкся. Он был зол на меня за пулемёт, который я взял из Москвы без его разрешения. «Сейчас выскажусь – застыдит, – подумал я. – Скажет, Филатов струхнул, идти не хочет. Но решения не изменит – упрямый».
Я оказался прав. Мы вышли к противоположной от главного входа стороне больницы, прямо к моргу. Позже я понял, что дед невольно спас нам жизнь – там, куда нам предстояло выйти, укрыться было негде. За моргом, метров на двадцать ближе к больнице, тянулась котельная. Часть этой постройки занимал гараж, откуда Попов накануне эвакуировал людей. Между котельной и больницей – только жидкие деревца. Ложитесь, ребята, на мягкую травку перед трёхэтажным зданием!
Стоп! Я вгляделся в здание больницы: да ведь оно четырёхэтажное! Только сейчас я заметил зарешеченные окна полуподвала на уровне земли. И то, что окна первого этажа расположены гораздо выше, чем я себе представлял. Даже по лестницам добраться туда будет непросто. Но команду на штурм никто не отменял. Нужно было действовать – и действовать без промедления: стремительно светало.
Мы перебежали от морга к котельной. Всё тихо. Теперь от угла котельной нужно выйти на исходную и залечь напротив больницы. Нас было человек 15–18, и мы, крадучись, начали выдвигаться. В эту секунду чехи открыли огонь. Было понятно, что они ждали штурм или знали о нём. Такого огня я не видел в своей жизни, это был стальной ливень. Все метнулись обратно – мгновенная реакция нас спасла, иначе мы оказались бы прижаты огнём к земле, как это произошло с другими. «Пулемётчику – погасить огневые точки противника», – заорал мой командир. Пулемётчик – это я. Но откуда их гасить? Я решил: с крыши морга. Мне нужно было пробежать двадцать метров обратно, к моргу. Я рванул, следом – мой второй номер. Шквальный огонь нам в спину.
У морга, вытянув ноги, с посеревшим лицом, сидел молоденький снайпер из нашего отделения. Я спросил: «Что с тобой?» – «Встать не могу». Не раненый, просто в состоянии шока. Необстрелянный – бывает. Я стал карабкаться на дерево, которое росло рядом с моргом, чтобы оттуда перебраться на крышу, когда кто-то дёрнул меня за ногу. «Куда ты лезешь?» – заорал Александр Автаев. Этот офицер недавно пришёл в нашу Группу, но у него был большой боевой опыт. «У меня приказ погасить огневые точки противника!» – кричу я ему. «Ты что, дебил? Они все выше тебя находятся, ты сейчас вылезешь и будешь как на лужайке перед ними. Третий, четвёртый этаж тебя сразу снимут». И стащил меня на землю.
Вдруг по нам с тыла ударили очереди. Солдатики из оцепления. Когда началась канонада у больницы, им, видимо, дали какую-то команду, и они стали без прямой видимости цели просто стрелять в нашу сторону.
Я решил подыскать удобную огневую точку в котельной. Снова нужно пробежать от морга эти двадцать метров. Говорю уже оклемавшемуся снайперу: «Прикрой меня!» И делаю резкий рывок. Пули колошматят по стене. Под ногами валяются лестницы – наши ребята побросали. Оборачиваюсь: мой второй номер застыл возле морга. «Иди сюда», – машу ему. «Нет, не пойду», – кричит. Не помню, что я тогда крикнул ему. Но что-то страшное, страшнее, чем чеченские пули. Он рванул ко мне. Добежал, живой. Мы зашли в котельную и заняли удобную позицию у крайнего окна, прямо напротив больницы.
Я прикинул: каждое окно больницы – бойница. Четыре этажа, на каждом окон по десять. Всего – сорок бойниц. Это только один фасад. И практически в каждом окне как минимум два, а то и три человека ведут огонь. На что можно было надеяться? Что у чехов кончатся патроны? Но, судя по плотности огня, – крошились кроны и стволы деревьев, летели куски кирпичных стен – патронов у них было много. Я подумал тогда: если бы террористы дождались, пока мы заляжем на исходные, и только потом открыли огонь, погибли бы почти все.
Я решил остаться у окна (это была лучшая точка) и выставил пулемёт. Впереди росли молодые деревья, их кроны закрывали два верхних этажа, но цокольный и первый этаж с огневыми точками чехов были как на ладони. Вдруг я заметил, что прямо передо мной за кучкой песка лежат двое наших – уже раненый Фёдор Литвинчук и Андрей Руденко, которого мы прозвали Ломоносов – такой же белокурый, статный, широкий в кости – настоящий богатырь. Как он помещался за этой крохотной кучкой, я до сих пор не понимаю. Получается, ребята выходили на исходную раньше нас и застряли там, когда началась стрельба.
ПОЛЯКОВ:
– Это были мои ребята – передовая группа, которая шла впереди. Боевики открыли огонь и успели ранить снайпера Литвинчука, тогда они с Руденко укрылись за кучей песка. В той куче песка и гравия пуль потом нашли больше, чем этого гравия. Ещё несколько человек успели вернуться за пищеблок, это была наша исходная точка. Первым шёл Володя Соловов, он не стал возвращаться, а попытался прорваться к больнице. Он, по сути, взял огонь на себя. Все увидели, что будет, если пойдём дальше. Конечно, идти перед зданием, всего метрах в тридцати, где росли только тоненькие, бесполезные для защиты деревья, было нельзя, но мы точно даже не знали, какая у них огневая мощь.
ФИЛАТОВ:
– Володя Соловов пробежал метров сорок. Федя Литвинчук видел, как он занял позицию, когда вдруг из больницы раздался крик: «Свои, мы свои!» Володя рванул на этот крик. Я помню, как услышал в рации: «Соловов двухсотый». Ему был тридцать один год. У него остались жена и двое детей.
Я смотрел в прицел пулемёта. Настал момент, которого я боялся – в прицел я видел заложников. В каждой бойнице стояли женщины и дети, в цоколе – мужики. Бандиты стреляли из-за уха заложника. Я был в ступоре. Стрелять в заложников я не мог. Я понимал, что если я стреляю, вероятность того, что я убью не террориста, а гражданского – велика. Во мне что-то сидело, что не позволяло помолиться и сделать выстрел. Я решил стрелять по кромке окна. Разбиваю кирпич, он – вдребезги, заложник невольно нагибается, снайпер выцеливает террориста и пытается его убить. Я чётко брал линию между первым и вторым этажом. Вёл линию, как ножом, и обратно.
