Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
Насчет Гусевой в районе не обольщались — дура дурой, да еще не просто дура, а суетливая, по-местному — заполошная. Сама рассказывала, что сумела поступить на лечебный факультет и окончить его лишь благодаря своей тетке, работавшей инспектором в деканате. С другой стороны, умные врачи не особо рвались работать в поселковых больницах, так что приходилось радоваться тому, что есть. Да и потом, как однажды пошутил один медицинский деятель, стандарты вполне заменяют ум: следование утвержденным министерством стандартам позволяет врачу лечить правильно. Вопрос, конечно, спорный. Но то, что дурак, вооруженный стандартом, лучше, чем без него, — аксиома.
Козихинская больница обезлюдела — в областную инфекцию увезли не только саму больную, но и весь контактировавший с ней персонал. В результате на посту осталась только повариха, которая в медицине не разбиралась совершенно. Евгению Викторовичу пришлось срочно принимать меры для спасения козихинской медицины. Воем, угрозами, просьбами и посулами он согнал в Козихино четырех человек из других медицинских учреждений района. Терапевта Васякину из ЦРБ он соблазнил летним отпуском и удвоенной премией, медсестрам Ямпольской и Харитоновой пригрозил увольнением (когда людям остается полтора года до пенсии, они на все согласны), а санитарку Бабаеву из соседней Озерковской участковой больницы уговаривать не пришлось — ей было совершенно все равно, где мыть полы и выносить говно.
В инфекционном отделении областной больницы у больной из Козихина первым делом поинтересовались, чем она мазала свои болячки. Вопрос простой и абсолютно закономерный, но Гусева по своей заполошности его не задала. Пациентка рассказала, что с детства пользуется универсальным средством, рецепт которого передается в их роду из поколения в поколение: мазью из высушенных и сожженных цветов тысячелистника. Рецепт был очень простым: нарвать цветы тысячелистника, высушить, сжечь, добавить в золу немного подсолнечного масла, и можно лечиться.
Сутки спустя счастливая больная была дома. Ничем не осложненный острый бронхит прекрасно лечится в амбулаторных условиях, незачем с такими пустячными хворостями больничную койку занимать. Контактных сотрудников Козихинской больницы отпустили восвояси, а доктору Гусевой посоветовали впредь более тщательно собирать анамнез и подарили методичку «Сибирская язва — дифференциальная диагностика».
— Больше я этого паскудного диагноза никогда не поставлю! — пообещала Гусева на прощание заведующему инфекционным отделением.
— Вы действуйте по обстановке, — посоветовал он и добавил: — Но лучше перестраховаться, чем пропустить реальный случай.
— Нет-нет, — затрясла мелкими кудряшками Гусева, — какое там лучше? Еще одна такая канитель, и меня уволят! Как пить дать — уволят!
Заведующий отделением, который одновременно был и главным областным инфекционистом, с тоской подумал о том, что год от года кадры все тупеют и тупеют, хотя вроде бы должны умнеть.
Ему было с чем сравнивать: сорокадвухлетний стаж врачебной работы дает себя знать.
Дурной пример заразителен. Через несколько дней страшный диагноз всплыл в соседних с Козихиным Озерках. Здесь отличился ветеринарный врач Кокушкин, заподозривший сибирскую язву у двух павших коров с местной молочной фермы. Сигнал ушел в область и районную администрацию, наложили карантин и начали докапываться до истины. От трупов подозрительных коров отрезали по уху (согласно методике) и отправили на исследование в областную ветлабораторию. Диагноз не подтвердился. Карантин сняли, хозяин молочной фермы, понесший ощутимые убытки, набил морду чересчур дотошному ветеринару, затем распил с ним мировую и пригрозил убийством в случае повторения подобного инцидента.
Областное начальство, раздраженное постоянными вспышками сибирской язвы в Монаковском районе, откомандировало туда доцента кафедры инфекционных болезней местного мединститута. Доцент прочел в ЦРБ целых три лекции: одна была посвящена клинике сибирской язвы, вторая — диагностике, а третья лекция представляла собой нечто вроде тренинга, совмещенного с экзаменом — вопросы, ответы, разбор различных ситуаций. Данилов посидел минут пятнадцать на первой лекции и тихо слинял в отделение. Он и в институте не видел смысла в лекциях, на которых говорилось то же самое, что было написано в учебнике. Собрались, подремали под монотонное жужжание лектора, разошлись — какая же это лекция?
Третий (а как же без этого?) случай «сибирской язвы» был диагностирован в участковой больнице поселка Октябрьский. Здесь хотя бы имелись объективные предпосылки: в больницу обратился таджик-гастарбайтер, только что вернувшийся из родного Худжанда. Врач Поповкин (он же и главный врач) слышал вчера в новостях, что на севере Таджикистана вспыхнула и свирепствует сибирская язва. Для верности Поповкин сверился с краснообложечным атласом СССР одна тысяча семьдесят седьмого года издания, хранившимся в его кабинете. В атласе никакого Худжанда не оказалось. Поповкин позвонил в местное отделение.
— У меня лежит подозрительный тип, — сообщил он. — Якобы таджик, якобы из Худжанда, но дело в том, что в Таджикистане нет такого города…
— Бывший Ленинабад, — ответил дежурный капитан, по долгу службы неплохо разбиравшийся в географии республик бывшего СССР, из которых массово ехали в Россию на заработки. — Географию надо учить, доктор.
«Приди еще ко мне с триппером — я тебе покажу географию, — подумал Поповкин. — Так мочеиспускательный канал промою, что на стенку полезешь!»
Ленинабад на карте нашелся — на севере Таджикистана. Тютелька в тютельку. Поповкин вздохнул, надел маску и перчатки, пошел к больному. Он бы надел и противочумный костюм, береженого, как известно, и Бог бережет, но в больнице не было ни одного. По ведомостям проходили 3 штуки, но реально не было ни одного. Прежнего главного врача посадили за торговлю наркотиками, поэтому Поповкину пришлось принимать дела в хаотической суете, во время которой ему было не до противочумных костюмов.
Таджик лежал на кровати и смотрел в потолок. Губы его беззвучно шевелились, не иначе как молился.
«Плох совсем», — сочувственно подумал Поповкин, еще не до конца профессионально очерствевший. Таджик и впрямь был нехорош: истощенный, серый, с заостренными чертами лица и чернотой под глазами. На лбу то и дело выступали, скатываясь вниз, бисеринки пота.
Поповкин покосился на левую руку таджика, лежавшую вдоль тела ладонью кверху. Ладонь украшала язва размером с пятирублевую монету, которую покрывал черный налет, края были неровными и припухшими.
— Файзулла, что появилось сначала — язва или температура? — спросил Поповкин, стараясь говорить медленно и подкрепляя свои слова жестами — сперва указал пальцем на язву, а затем на градусник, лежавший на тумбочке.
— Язве… — машинально повторил Файзулла, не поняв вопроса.
— Наверное, от животных заразился? — предположил Поповкин. — Ишака трогал, верблюда?
— Да, — на всякий случай согласился Файзулла, разобрав знакомые ругательные слова ишак и верблюд, не понимая, почему ругается врач.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
