но как разросся. Он оплетал своей плотью водопроводные и канализационные трубы. Соединялся с проводкой, уходил в стены. Разве такое возможно? Хотя какая, в сущности, разница. Что нас делает людьми? Возможность думать? Абстрактное мышление? Я слишком молод и не привык задумываться, мне не хватало опыта решать такие загадки. Я шёл по подвалу в след за Анной Сергеевной и, если честно, восхищался. Восхищался способностью этих людей жить, не смотря на то, что с ними происходило.
— Прошу, а вот и дверь. Отсюда ты попадёшь, куда тебе надо. — сказала мне Огневая.
Запись 26
Я долго блуждал между стен.
Держись правой стороны. Держался, как мог. Между стен особо не походишь. Везде торчали куски арматуры, навален строительный мусор. Мне приходилось карабкаться на него. Изрезал все руки до крови и разодрал одежду. Ох-ох-о. Ну и денёк выдался. Только узкая полоска звёздного неба утешающе висела над головой. Когда начало светлеть, я запаниковал окончательно. И что теперь будет? На работу не успею. С Ниной не увижусь. Матери не помогу. И останутся мои кости гнить тут, между стен. Я продирался дальше, стиснув зубы, чувствуя, как бешено, колотится моё сердце.
Нет! Этого не будет! Слишком много я перенёс и увидел, что бы сдохнуть вот так, ни за грош! Спрыгнув с очередной кучи мусора, я злобно пнул стеклянную бутылку, подвернувшуюся под ноги. Она отлетела к стене и разбилась.
— Эгей! — послышалось впереди.
— Семён, это ты? — крикнул я, и прибавил ходу.
Да, это был он. Ждал меня возле открытой заржавленной двери. В руке Семён держал лом. Кажется, ему пришлось повозиться над ней. Выдохнув, я поздоровался.
— Ну что, герой, натерпелся? — весело спросил он меня.
— Да уж. Иначе и не скажешь. — ответил я и поведал ему о своих приключениях.
Семён слушал, нахмурившись.
— Пойдём. Теперь то уж чего. Зато, на рабочем месте ты окажешься вовремя.
Он пошел меня провожать. Шли мы вдоль стены по периметру, в сторону экспериментального цеха.
— Это всё отвратительно, — говорил Семён, пока мы шли, — Всё складывается хуже некуда.
— Куда уж хуже. Ликвидаторы — как фашисты. Людей жгут заживо. — согласился я.
— Больные сами дали им повод. Не все из них были хорошими людьми. Некоторые только обрадовались новым открывшимся возможностям. Проросшие, действительно бывает, едят людей. Организм растет и требует питания. Кто им пошёл навстречу в этом вопросе? Да особо никто. Людей насильно перевозят в новый район, а проросшие вынуждены питаться крысами и помоями. Родственники бросают их на произвол судьбы и думают, что так будет лучше. Здоровые люди закрывают глаза на больных и готовы сдавать в санаторий, лишь бы не видеть, как меняется родной им человек. И больные озлобляются. Я посмотрел бы на тебя, что бы ты съел, если бы неделю во рту маковой росинки не было. Кузнецову они как кость в горле. От них неизвестно чего ждать. Поэтому, по-тихому их выжигают. А Андрей ими командует, кстати. Этими ликвидаторами. Он у Кузнецова правая рука. Спецназовец бывший.
— И вместо того чтобы помочь этим людям, их жгут?
— Жгут. — грустно подтвердил Семён. — Но они сопротивляются. У них своя группировка есть, которая не даёт ликвидаторам победить окончательно. Они связаны с канализацией, куда устремляются беженцы. Канализации ликвидаторы бояться. Да и Мирон их поддерживает. Проросшие устраивают засады на карателей и в последний год они боролись на равных. Но ты заметил, что ситуация обостряется с каждым днем все сильнее, и тут главное решить на чьей стороне ты будешь?
— А ты, Семён? На чьей ты стороне?
— Я-то? На своей. На своей собственной. — засмеялся он. — На правильной стороне я.
Он ободряюще похлопал меня по плечу:
— Не переживай. И ты на моей стороне будешь.
На работе я был одним из первых. Переоделся, и ждал указаний от Большакова. Он пришёл растерянный и громко матерился. Кажется, началось. Позвал меня с собой. Работников выстроили в ряд и люди в военной форме проводили перекличку. В нашем отделе недосчитались двоих и Петровича. Но по поводу Петровича Большаков с ними пошушукался и они поставили галочку, что присутствует. А с двоими было понятно. В городе их загребли. Странно, а Семёна не было на проверке. Он что, особенный? Хотя, Петровича же отметили.
Большаков ходил по кабинету и пинал всё, что под ногу подвернется. Велел звать Фунтика. Я нашел и позвал. Дальше было странное. Большаков приказал Фунтику работать за отсутствующих и за меня. Фунтик психанул.
— Хватит, Паша. Я и так тружусь как лошадь. Это не мои проблемы, что их забрали. Гы. Ты и так мне должен. Пусть твой новичок отдувается!
— Что, бля?! Я тебе должен? Да я свой долг перед тобой сто раз оплатил, скотина. Ты на работе и отдыхать, и употреблять умудряешься, я на это глаза закрывал. Я тебе наркотиков тонну перетаскал. Любых. На любой вкус. От таблеток до конфеток. Твоя нагрузка в пять раз меньше, чем у этого пацана. И ты, падла, смеешь мне перечить?
— Ты изменился, Паша. — тихо прошипел Фунтик. — Смотри, Паша, только я один знаю, когда время приходит, где — что.
— Потому и посылаю тебя, а не его. Цени момент, Фунтик. — прорычал Большаков.
— Я ценю, Паша. Я каждый день ценю. — у Фунтика потухли глаза, и спрятав нос в воротник, он вышел.
— На клей перешёл, сукин сын. И даже не кашляет. — вслед ему пробормотал Павел Фёдорович.
— А почему он говорит, что вы ему должны? — спросил я.
— Потому что должен. Я всем должен. Какая разница. — ответил Большаков. — Сходишь к Петровичу, спросишь про цифры, он даст тебе бумажку. Бумажку принесешь мне. Понял?
Я пришёл к Петровичу. Постучался. Спросил, что это его на проверке не было?
— Да я тут вроде как живу, и не выхожу даже. — замялся невидимый кладовщик. — Будешь чаю с бутербродами, малой?
— Буду. — кивнул я. Кладовщик выставил мне кружку чая и бутерброды с маслом и колбасой.
Я подул на горячий чай, чтобы остыл побыстрее.
— Петрович. Я хоть и молодой, но далеко не дурак. И кое-чего уже насмотрелся. Сознайся, у тебя ведь аркат? Ты там на складе пророс?
— Откуда ты знаешь про проросших, малой? — глухо спросил из-за двери Петрович.
— От Огневой Анны Сергеевны. У меня вчерашний день был богат на открытия. — я глядел на кружку чая.
— Хера себе, кого ты знаешь? И как она?
— У неё тоже Аркат, вторая стадия. Если хочешь расскажу, что со мной вчера приключилось.
— Рассказывай, малой.
Я рассказал Петровичу всё, что узнал об Аркате, проросших, об Огневой.
