и медсестер, никто к нему не приходил. Спит господин группенфюрер нормально, иногда постанывает.
Секретный сотрудник Мокрый».
В час ночи за ним пришел конвоир и доставил в то же здание, что и первый раз, но этажом выше. В темном маленьком кабинете при настольной лампе за столом, заваленным документами, в одной рубахе сидел капитан Игнатенко. Не предлагая Мишу сесть, он спросил усталым голосом:
— Скажите, Миш, вы идиот или только прикидываетесь?
— Никак нет, господин капитан!
Капитан вскочил со стула, сунул в нос Мишу его донесение и заорал:
— Как это нет? А это что? Болван! Я же тебе, дураку, все объяснил нормальным немецким языком, что писать.
Миш от страху покрылся потом. Он боялся, что вот сейчас разгневанный капитан врежет ему, Мишу, по еще не совсем зажившей физиономии. Он непроизвольно отступил на шаг.
— Стоять, сукин сын. — Капитан, продолжая орать, сунул под нос Мишу огромный кулак. — Ты у меня сейчас действительно мокрым станешь! Раскормил свою харю за неделю на доппайке и думаешь обвести нас вокруг пальца? Иди в соседний кабинет и все переписывай заново! Пошел вон!
Конвойный привел его в пустой кабинет, где, кроме стола, стула, пачки бумаги и ручки с чернильницей, ничего не было. Вконец расстроенный, Миш уселся за стол и в тяжелейших муках творчества через два часа написал новое донесение.
«Следователю капитану государственной безопасности Игнатенко А.Н.
За прошедшую неделю здоровье господина группенфюрера СС и генерал-лейтенанта полиции Ганса Баура улучшилось. Он стал больше улыбаться, с аппетитом есть. Разрешил брить его каждый день. Кроме меня, лечащего врача и медсестер, никто к нему не приходил. Спит господин группенфюрер нормально, иногда постанывает. Днем господин группенфюрер Баур рассказывает мне о себе, о своей семье, о службе. Так, недавно он рассказал, как однажды возил на самолете болгарского царя Бориса, летал с ним в Берлин и Вену. Рассказывал про Гесса, какой тот умный и воспитанный человек. До сих пор, по его словам, не может понять, зачем тому понадобилось в сороковом году в Англию лететь. Очень хорошо говорил о фюрере. Рассказывал, как они вместе летали по всей Германии во время предвыборной кампании фюрера. Господин группенфюрер считает фюрера очень образованным и воспитанным человеком, много сделавшим для немецкого народа. Благодаря фюреру Германия вышла из кризиса, ликвидирована безработица, немцы стали жить сытно, зажиточно. Господин группенфюрер обещал мне позже еще больше рассказать про фюрера
Секретный сотрудник Мокрый».
Капитан Игнатенко прочитал новое донесение Миша, который стоял по стойке «смирно» ни жив ни мертв, ожидая оценки своего труда.
— Белиберда, конечно, но уже кое-что. Ведь можете, Миш, когда не придуряетесь.
Миш с облегчением выдохнул и стал, словно по команде «вольно».
Игнатенко разрешил ему сесть и уже вполне доброжелательно наставлял:
— Сосредоточьтесь, Миш, на выявлении информации о Гитлере, особенно в марте — апреле этого года. Кто, по словам Баура, навещал Гитлера в бункере из высших лиц рейха, часто ли там бывали адмиралы, покидал ли бункер в это время Баур и надолго ли, с кем он встречался, кто приходил к Бауру? Покидали ли бункер Генрих Мюллер, Мартин Борман? Куда исчез личный врач Гитлера Моррель? Вы меня поняли?
— Так точно, господин капитан.
— Ну, и прекрасно, надеюсь, глупостей больше не будет?
— Никак нет, господин капитан.
— Да, еще вот что. Врачебная комиссия госпиталя признала вас здоровым. Не беспокойтесь, Миш, не беспокойтесь. Мы оставляем вас с Бауром и дальше в качестве ординарца. Вас переместят в общую офицерскую палату. Если что узнаете там интересного, немедленно отражайте в донесениях. Все, свободны.
Миш был счастлив. Вернувшись в свою палату, он достал из-под матраса завернутые в газету нарезанные крупными кусками хлеб и сало, жадно съел бутерброд, закусив его очищенной луковицей, и уснул сладким младенческим сном.
Утром он побрил, умыл и переодел Баура, принес ему завтрак, позавтракал сам и, пока шел утренний медосмотр, а затем Бауру делали перевязку, уселся с ранеными играть в карты. И пропустил важную информацию. В палату к Бауру зашел раненый генерал-майор люфтваффе Лоренц, служивший до сорок пятого года в Норвегии и отвечавший за бомбардировку союзных конвоев в Северной Атлантике, а в апреле переведенный Герингом в Берлин организовывать перелет оставшихся в строю бомбардировщиков с Восточного фронта на западные аэродромы. На аэродроме Рехлин Лоренц угодил под огонь русских гаубиц и с множественными осколочными ранениями попал в плен. Они давно с Бауром знали друг друга. Лоренц в Первую мировую, как и Баур, воевал летчиком-наблюдателем на Западном фронте. Потом работал летчиком-испытателем в разных маленьких авиастроительных фирмах в Германии и Голландии, а в тридцатом по рекомендации Геринга тайно занялся подготовкой будущих пилотов бомбардировщиков в одной из спортивных авиашкол Гамбурга.
— Здравствуйте, Баур. Не узнаете старого однополчанина? — Лоренца с перебинтованной головой и загипсованной левой рукой на перевязи узнать было непросто. — Лоренц, Томас Лоренц. Рад вас видеть, старина.
— О, мой Бог! Приветствую вас, дорогой друг! — Баур подтянулся в кровати и протянул руку. — Как я рад вас видеть! Как вы? Что вы? А я, вот видите, одной ноги лишился. Уходили мы второго мая из Берлина, и нá тебе, попал под обстрел, был ранен, потерял сознание. Ну а дальше, сами понимаете, плен, госпиталь, ампутация.
— Да, Баур, я в курсе. Мне рассказали о вас раненые. — Лоренц поведал свою историю ранения и пленения. — Баур, вы что-нибудь слышали о Геринге, Рихтгофене?
— Практически ничего. Знаю только, Геринг у американцев.
— Да, я тоже в курсе. Про Рихтгофена тоже ничего не слышал. Странно, знаете ли, вышло. К русским в плен попало большинство генералов сухопутных войск, а наши, из люфтваффе, умудрились в большинстве своем сдаться американцам и англичанам.
— Послушайте, Лоренц, вас допрашивали?
— Да, дважды.
— Видимо, в основном о фюрере?
— Точно. И вас тоже?
— Русских, как я понял, интересует судьба фюрера. Они не верят в его самоубийство.
— А вы, Баур, верите? Вы же там были, рядом с ним. Неужели покончил собой? Это непостижимо! Вы верите?
— Верю, дорогой Лоренц. Я знал его более двадцати лет, пятнадцать из них работал с ним бок о бок.
— Зачем, зачем он это сделал? Ведь не все было потеряно. Ведь можно было покинуть Берлин, вам ли это не знать? В конце концов, можно было поторговаться с англичанами и американцами.
— Нет, Лоренц, для фюрера все было кончено. Война оказалась проигранной. Союзники превосходили нас в разы по авиации, танкам, артиллерии, людским ресурсам. А главное — топливо. В марте — апреле большинство танковых дивизий стояло из-за отсутствия дизельного
