я наконец вышел из транса и оглушительным шепотом, срывающимся на крик, попросил Ивана Георгиевича, который был метрах в двадцати, поскорее принести мне сумку. Иван Георгиевич, к счастью, тотчас же понял меня и, осторожно ступая, выполнил мою просьбу.
По-прежнему не спуская глаз с бабочки, словно стараясь загипнотизировать ее, я ощупью сменил объектив.
Теперь я был во всеоружии. Но Подалирий сидел высоко и, по всей вероятности, не собирался спускаться.
Наконец он легко вспорхнул и скрылся за верхушками тополей.
Сколько я ни ходил в поисках исчезнувшей бабочки, сколько ни всматривался до рези в глазах, Подалирия нигде не видел. Иван Георгиевич и его помощница Лида отвлеклись от своей работы, вместе со мной внимательно оглядывали окружающие деревья, кусты, траву с ярко желтеющими одуванчиками. Все напрасно.
Оставив Ивана Георгиевича, я отправился в путешествие по саду. Сад был в цвету. Темно-розовые и белоснежные яблони, алыча, кремовые актинидии, сливы. Внизу одуванчики, зонтичные… Конечно, на цветах и в траве могли оказаться любопытнейшие маленькие создания, но мне даже не хотелось приседать и ползать, повсюду я искал глазами только его. Еще раз отметил, что с бабочками на редкость плохо. Одно цветущее дерево, кажется слива, пользовалось такой популярностью у мелкой крылатой братии – пчел, шмелей, ос, мух, – что жужжание и гудение слышалось в десяти шагах, однако я не нашел на нем ни одной бабочки. Только над одуванчиками порхали белянки, да и то, насколько я мог разглядеть, лишь трех видов: горошковая, репная и капустная. Больше ничего. Даже обычных в подмосковных лесах крапивниц, «С-белое», бархатниц, лимонниц, даже резедовых белянок не было. Не верилось, что я действительно видел час назад Подалирия.
Проходил по саду часов до трех, устал, но ничего интересного так и не встретил.
За обедом я прожужжал Ивану Георгиевичу уши о Подалирии. Я рассказал, что ездил в несколько экспедиций, но не встретил там этой бабочки ни разу. Поведал, что и в Теберде, и на Сырдарье слышал о Подалирии как о редком виде, что ближайших родственников его, Махаонов, встречал не раз и фотографировал, а вот этого парусника уже и не надеялся встретить. Сказал и о том, что в Ташкенте один приезжий коллекционер предлагал работнику музея природы, начальнику нашей экспедиции, двадцать рублей за экземпляр Подалирия (по тем временам – свыше 30 долларов) – настолько он эту бабочку ценил. Но у начальника экспедиции не было лишнего экземпляра. Я говорил, что дело даже не в том, что она так ценна, а в том, что мне почему-то никогда не попадалась эта красивая крупная бабочка из тропического семейства, а тут вдруг ни с того ни с сего – и улетела тотчас. И, главное, странно: больше никаких красивых бабочек нет. Ну если одна была, так, значит, время для них сейчас подходящее, почему же я больше-то не встретил, не одна же она у них в саду!
Иван Георгиевич терпеливо слушал, и я видел, что он меня действительно понимает, – он ведь коллекционер, собирает разновидности грецкого ореха по всей Молдавии и даже за пределами ее, а его коллекция ореховых плодов вызвала восхищение участников симпозиума селекционеров в Москве, почему, собственно, меня к нему и прислали. Еще он сказал, что читал в научно-популярном журнале, будто во Франции экземпляр редкой тропической бабочки стоит дороже, чем цветной телевизор. А я ответил, что да, это так, но что хорошая фотография той же бабочки, снятой в естественных условиях, стоит, наверное, еще дороже и что главная ценность, конечно, не материальная.
– Ну, может быть, завтра удастся встретить, – успокаивал меня Иван Георгиевич. – Только бы погода не испортилась, самое главное. Я завтра вам помогу. Лида тоже переживала за вас…
В гостинице в одном номере со мной еще накануне поселился ингуш Магомет Ахильгов. Мне он сразу понравился. Приветливый без назойливости, интеллигентный. «Интеллигентный» переводится с латинского как «понимающий». И действительно, Магомет и не думал смеяться, когда я с горечью рассказал ему об улетевшей бабочке. Он искренне посочувствовал мне и пригласил приехать как-нибудь к нему в гости в Орджоникидзе, там у них будто бы какие только бабочки ни летают и, судя по его описанию, даже Аполлоны есть. Адрес Магомета я записал, но насчет Подалирия, конечно, не успокоился.
Ночью приснился мне любопытный сон.
Как будто бы я командир отряда космонавтов, а космические полеты – это уже обычное дело. И вот одна космонавтка из нашего отряда, Наташа, заболела вдруг особенной болезнью – космическим неврозом. То есть страхом одиночества в космосе. А заболела она очень не вовремя, потому что как раз должна была лететь на Бурую планету, с тем чтобы везти туда с Земли Голубую бабочку. На Бурой планете как будто бы вообще не было никакого цвета, кроме однообразно бурого, а Голубая бабочка – посланец Земли – должна была положить начало рождению всех цветов спектра.
И вот единственная женщина в отряде, Наташа, так не вовремя заболела. «Ну как обидно, скажите», – сокрушалась она.
И единственный, кто имел право заменить Наташу в благородной акции по спасению одноцветной Бурой планеты, – это командир. То есть я. Хотя неизвестно было, получится ли у меня… Дело в том, что истинная помощь должна быть лишена всякой корысти и агрессии. Малейшая агрессивность, малейший страх за себя мог свести на нет всю акцию по спасению: истреблен был бы корабль, уничтожена и команда. А Бурая планета стала бы еще более бурой. Вот почему бабочка, вот почему женщина…
Но лететь все же пришлось мне.
Всю дорогу я настраивал себя на добрый, самоотверженный лад. Прилетел. Спокойно открыл люк ракеты, не спеша ступил на бурую поверхность. На мне был бурый скафандр, в руках у меня была бурая коробочка. Спокойно, с улыбкой я открыл ее. Голубая бабочка весело выпорхнула и ослепительным голубым огоньком полетела вдоль бурой лощины, под серым бесцветным небом…
Сначала казалось, что ничего не произошло. Бабочка скрылась, огонек погас, и вокруг было по-прежнему все бурое до горизонта, а небо уныло-серое. Но внезапно я почувствовал: что-то случилось. Что-то едва уловимое, я мог и ошибиться. Я стоял в растерянности. И вдруг… на бурых склонах лощины, на склоне ближайшей горы и дальше, дальше, до горизонта появились голубые проблески. Все пришло в движение. А вот уже и красный, желтый, зеленый…
Как правильно поняли земные ученые, среди бурых планет Вселенной были такие, которые кичились своей буростью. Там эксперимент с Голубой бабочкой, конечно же, не прошел бы. Но некоторым, по догадкам земных ученых, давно наскучило быть бурыми,
