Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 33
день Святого Стефана, исполнился двадцать один год. День был холодный, совсем как в лагере в детстве. На улицах лежал снег. В белом подвенечном платье я чувствовала себя неловкой и неуклюжей. Все говорили, что я красавица. Может, так оно и было, я ведь похожа на маму Анну. Мама Бронислава сияла от счастья. Рышард, мой приемный отец, провожал меня к алтарю, надев свой единственный нарядный костюм. Я произнесла свое «да», стоя перед священником и Артуром. Я Лидия из лагеря. Я прошла через ад. Так что мне брак по договоренности?
Первые месяцы замужества пролетели быстро и, в общем, счастливо. Мы переехали в собственную квартиру неподалеку от квартиры приемных родителей. Наступила весна, и в апреле 1961 года Красный Крест сообщил, что моя мать Анна вскоре ожидает меня в Москве. Встреча пройдет при большом количестве прессы и станет исторической. Обо мне говорят все газеты, радио и телевидение. Для режима это был прекрасный случай показать, как Советский Союз заботится о своих потерянных детях и стремится собрать их под свою опеку.
Даже здесь, в Польше, раздавались голоса о близкой встрече. И совершенно неожиданно я оказалась в невообразимом вихре массового внимания. Казалось, что в обеих больших странах, в Польше и Советском Союзе, все только и говорили, что обо мне.
Я стала готовиться к близкой встрече, в которой, с моей точки зрения, заключалась какая-то тайна. Даже если Красный Крест и утверждал, что мама давно меня искала, я относилась к этому с недоверием. К сомнениям из-за долгого молчания мамы все эти годы примешивались сомнения, что ждет меня дальше, с этого момента. Конечно, после бракосочетания, в которое буквально втолкнула меня приемная мама и которое я безропотно приняла, никто не сможет силой увезти меня в Советский Союз. Возможно, я подсознательно приняла решение выйти замуж, потому что ощущала Польшу своим домом. Я все спрашивала себя: ну что мне делать в Донецке? Какую жизнь смогу я начать в далеком и холодном Советском Союзе?
День встречи наступил быстро. Я приехала в Москву на поезде вместе с мамой Брониславой и папой Рышардом. Они тоже очень волновались. Путешествие тянулось бесконечно. Почти все время мы молчали. Просто не находили слов для разговора.
Сердце у меня отчаянно билось. В памяти прекрасно сохранились глаза мамы Анны, но каким стало теперь ее лицо? В Биркенау я была маленькой девочкой, а теперь я взрослая женщина. Я приехала вместе с приемными родителями, мужем и верой в перст Божий, которая говорит мне, что я полька и всем сердцем хочу остаться в Польше.
Поезд, пыхтя, подошел к вокзалу. Я представляла себе тихую, задушевную встречу, где нет лишних людей и мы сможем вглядеться друг в друга и поговорить. Но когда двери вагона открылись на перрон, произошло то, чего я никогда себе не представляла. Перед лицом щелкали вспышки фотоаппаратов. Я была Лидией из лагеря, Людой мамы Анны. А тут весь Советский Союз, казалось, собрался, чтобы посмотреть, какой я стала, но прежде всего – обессмертить наше с мамой объятие.
Платформа была запружена людьми. Я никого из них не знала. Режим пожелал, чтобы этот день стал историческим. Не только Советский Союз, но и весь Запад должен отдавать себе отчет, насколько режим благороден. Его считают деспотическим и тоталитарным, а на самом деле он любит своих детей и хочет, чтобы они были счастливы, чтобы слезы сменились улыбками, а рыдания обратились в крики радости.
Мама Анна не выдержала напряжения. Наверное, она думала, что из вагона сейчас выйдет Люда, с которой она рассталась в лагере много лет назад и которую считала потерянной навсегда. Историки потом скажут, что в Биркенау эта малышка оставалась дольше, чем другие дети. Мама потеряла сознание даже раньше, чем успела заглянуть мне в глаза, и вокруг нее хлопотали санитары. Я спустилась по первым ступенькам и краем глаза увидела, как какую-то женщину уносили на носилках. Навстречу мне вышел только отец. Он был очень взволнован и плакал. Все люди вокруг были одеты в тяжелые пальто, шеи у всех закрывали теплые шарфы. У женщин шарфы закрывали головы, словно головные уборы. Светило солнце, но московская весна не спешила сменять зиму.
Фотографы продолжали снимать, журналисты пытались вытянуть из меня хоть какое-нибудь заявление. Я не забыла русский, но с трудом выстраивала сложные фразы. Приемные родители и представители правительства старались меня отгородить от толпы, хотя это и удавалось с трудом. Пресса и киношники были разочарованы: они не дождались наших объятий и поцелуев на платформе.
Маму перевезли в один из отелей в центре города. Меня сопроводили туда же. И только здесь, в представительском зале, через столько лет, встретились наши взгляды. Мама, плача, подошла ко мне и взяла мое лицо в ладони. Она закрыла глаза, а я, наоборот, широко раскрыла, не в силах ничего сказать.
– Люда, Люда, – повторяла она, – прошло столько времени…
Она ожидала увидеть свою маленькую девочку, а увидела взрослую женщину. Я действительно была Люда, только очень изменилась.
На самом деле возможности поговорить с мамой у меня не было. В гостиницу ринулись все журналисты, и их пригласили в представительский зал. Вместе с журналистами в зале присутствовали самые высокопоставленные представители власти Советского Союза. Им хотелось получить свою долю славы. И заодно поучаствовать в фотосессии. Часы понеслись в бешеном темпе. После объятий надо было ехать в Кремль. Я смотрела на маму Анну и понимала, что сейчас не время вглядываться друг в друга, сравнивать, вспоминать. Мама Бронислава следовала за нами, как тень. Ее постоянное присутствие всем говорило многое: я пока принадлежала ей.
Власти решили провезти меня по самым красивым местам Советского Союза, страны, которая должна была стать моей родиной, если бы меня не увезли в Польшу. Они явно хотели, чтобы я осталась здесь, но не знали, что брак, заключенный по инициативе мамы Брониславы, будет к тому серьезным препятствием.
В следующие дни поговорить с мамой Анной наедине было совершенно невозможно. Из Москвы нас сразу повезли в Ленинград, потом на самолете в Крым и на Кавказ. На этом маршруте нас сопровождали разные журналисты. Ведущие газеты страны пестрели заголовками с моим именем, обо мне говорили радио и телевидение. Я была сенсацией.
Власти без моего ведома уже распланировали мое будущее. Они предлагали остаться в их стране и поступить в университет. Я смогу жить и учиться, где захочу, а они позаботятся, чтобы мои желания осуществились. Не будет никаких экономических проблем: они все оплатят сами. Мама Анна шла
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 33
