Фурсу – он ведь несчастнее всех. Лучше приходите ко мне вместо последнего урока. Нам аж три часа выделили. Три часа! – Локоть устало вздыхает, – Тут за три века бы справиться... Ладно, до скорых встреч!
И когда ладонь уже лежит на ручке двери, Локоть напоминает:
– Запомните: травля – это проблема коллектива.
Отец поймал в коридоре, по пути на кухню, когда человек наиболее беззащитен:
– Зайди, надо поговорить.
Тон приказной. Говорить с младшим немного зазорно, поэтому надо обратиться сверху и с небольшим раздражением. Мол, что поделать, сам не рад, но разговора не избежать.
– Что-то случилось?
Мужчина сидит в одних штанах. Резинка не может пережать круглый живот. Если отец как следует вздохнёт, резинка лопнет, штаны спадут и будет непонятно что дальше: бежать или удивляться?
– Скажи прямо: в школе проблемы? Ходишь квёлый, телефон в отрубе, ещё это окно. Кто-то гнобит? Так?
Отца в любой момент можно натравить на них всех, он порвёт сначала мелочь, а потом вступившихся за неё родственников. Даже если никого не тронет, то на классном собрании будет орать и метать, и другие родители, не произнося вслух, обязательно подумают: "Правильно смеялись".
– Да всё ровно вроде. А почему такой вопрос?
– Вопросы здесь задаю я, – глаз отца зажмуривается, – рубаху закатай.
– Зачем?
– Рубаху. Закатай.
Ткань неохотно ползёт вверх. Под ней космос – фиолётовые синяки с желтоватыми туманностями. Они плывут по животу к горизонту событий. Фил бил точно, целясь в печень и почки, но больно почему-то не было.
– Кто? – веко дёргается, многажды сломанный нос сипит – быку внутри не хватает воздуха.
– Да это на физре упал. Там по канатам лазили, зачёт сдавали. Не удержался, на брусья сверзился.
Врать нужно с деталями. Сказать "упал" – это как сказать Копылов, Чайкин, Гапченко. Нужна неожиданная деталь, не такая, чтобы скользкий пол или незамеченный косяк, а вот чтобы озадачить, вскинуть брови. Канат, брусья, зачёт сбивают расследование с толку: правдоподобно, но не банально.
– Почему матери не сказал?
– Так она ж паникёрша.
– А мне почему не сказал? – вот он, главный вопрос.
– Так чего тебе говорить. Ну синяк. Бывает.
– А если рёбра сломаны?
– Да ну, почувствовал бы...
– Уверен? – и это отнюдь не про синяки.
Подмывает не удержать глаза и расплакаться. Отец выслушает, соберётся и куда-то уйдёт. Вернётся поздно. Не отвечая матери, ляжет спать. Через пару дней Пальцы переломают. Сделают это неизвестные бритые крепыши. Отец принесёт в больничку апельсинов, скажет пару нравоучительных фраз. Поправляйтесь, мол. Прослежу.
Увы, это ничего не решит. Сила лишь подкрепит насмешки. Они тоньше, это ведь слово. Кулаки не способны защитить от него. Если бросили словом, значит нашли какой-то изъян, и, сколь не маши, от него не избавишься. Ярость покажет, что сказанное попало в цель. Можно, конечно, запугать, загнав насмешки в угол, но там, среди склонённых голов, они будут звучать ещё злее.
"Сила не есть власть", – впервые вспоминается Локоть.
– Отвечай, когда спрашивают, – велит отец.
Отвечать не хочется, как и не хочется за это получить. Локоть... как же он точно подметил. Отец имел силу, но не располагал властью. Если бы он обладал ею, то ему было бы давно всё рассказано, да даже рассказывать не пришлось – Пальцы бы просто не нашли смешного. Отцу бы подражали, завидовали. Вот как сейчас, только наоборот, с уважением. Как же всё похоже – сила, насмешка, любовь... А власть? Что есть власть?
Слово, принимаемое добровольно.
– Не хочешь говорить? Тогда послушай меня. Мне можно сказать всё. Ни
