и туфля. Вот продавец делает вид, что ему все по барабану. Такой равнодушный весь из себя. А сам только и думает, как бы побольше своего барахла впарить. Вот чувак стоит в фирмЕ весь. «Дурак! Не фирмА на тебе, а фуфло! Туфли выбирает, лопух. Сейчас впарят тебе эту ерунду фальшивую. А ты и рад будешь. Лох». Мизулькин еще раз глянул на Костю Таракана с чувством подавляющего превосходства, и решил пойти кеды посмотреть.
22
Жмот вымотал Косте все нервы. Сначала покупательские страдания маленького лоха казались забавными. Он, то застывал перед витриной с туфлей в руке, как витязь на распутье, то начинал метаться от полки к полке. Муки выбора проступали на его лице красными пятнами. Пот тек холодными ручьями за шиворот. Пару раз до Кости доносилось какое-то нечленораздельное бормотание. Однако спектакль затягивался – лох все не садился мерить обувь и продолжал крепко прижимать борсетку к своим тщедушным ребрам. Костя устал следить за дерганной фигурой, устал быть все время на чеку. «Лучше бы я ту тетку выбрал, вон она уже у кассы стоит, деньги достает из сумочки. Блин, нормальные деньги. Мне бы хватило». Но вот клиент рухнул на скамейку. Наступил переломный момент. Костя собрался с силами. Но момент оказался совсем не переломный, а обломный. Не туфлями был занят клиент. Он дико озирался по сторонам, а потом и вовсе уставился на самого Костяна. Костя от неожиданности смутился и вышел из магазина. Лох за ним.
Костя заметил преследователя в отражении витрины. Всего пять минут назад он, Костя Таракан, был безжалостным хищником, идущим по следу своей жертвы, таким волком, нет, тигром, который смотрит из засады, и думает, с какой части антилопы лучше начать обед. А теперь обед сам бросился в атаку. Хладнокровный профессионал непроизвольно запаниковал: «Неужели он меня зесек? Точно засек! Как он меня засек? Где я прокололся? Морду бить будет? А чё я такова сделал? Я ничё такова не сделал. За чё мине в морду-та?» Но клиент не слышал этих резонных вопросов и упрямо шагал за Костей. «Надо оторваться», – подумал Костя, и пошел быстрее. Лох не отставал. Костя резко поворачивал то налево, то направо, но хвост сбросить не удалось. «Да, чё я сделал-то!? –возмутился вор с еще незапятнанной совестью, – где этот самый, как там его, состав преступления?» Он остановился, придал лицу наисуровейшее выражение и повернулся навстречу преследователю. Возбужденный лох шел прямо на него.
22,5
Лох шел прямо на него.
22,65
Есть люди, которые за словом в карман не лезут. Костя Таракан был не такой. Он всегда лез за словом в карман. Вот и сейчас он полез и вытащил из кармана несколько слов. Вытащил. Сдунул с них крошки табака, песок, остатки салфетки. «Ну, в чем дело, братан!» – такие слова вытащил Костян. Лох шел прямо на него. Костя взял слова наизготовку.
Лох шел, шел, шел и… прошел мимо. Магазин «Вселенная обуви» поглотил маленького космонавта потребления. «Не смешно», – выдохнул Костя и уныло, без былого энтузиазма поплелся за клиентом.
23
Ясон прибывает в древнюю Колхиду, местные жители гурьбой набрасываются на него, каждый со своим руном, в разной степени позолоченным. У кого-то руно облезло, у кого-то вместо позолоты желтая краска, у кого-то с позолотой все нормально, но в нагрузку толстая дочка с усами. Ясон в шоке и хочет домой. Что-то подобное испытал Андрей Афанасьевич, когда бороздил просторы «Вселенной обуви». Низость цен первое время грела его душу, не желавшую платить дань материальной роскоши. После откровения с кожезаменителем Андрей Афанасьевич решил сконцентрироваться не на качестве, а на эстетике. Выбор был широк и необъятен. Но что странно – доминирующим стилем в магазине дешевейшей обуви было разнузданное барокко. Дизайнеры смело использовали золотистые, серебристые, кислотные цвета, умудрялись на одной кроссовке уместить всю палитру красок. Фасоны поражали воображение. Остроносые туфли были настолько остроносы, что ими можно было заколоть человека. Покрой был прихотлив и состоял из такого огромного количества лоскутов, что швы покрывали всю площадь. Только Андрей Афанасьевич соглашался с носком туфли, как пятка шокировала его леопардовой раскраской. Только он одобрял верх обувного изделия, как тут же обнаруживал подошву в виде копыта, или гусеницы трактора, или просто в виде гусеницы. Через полчаса безуспешных поисков обувного идеала, горькое откровение №2 поразило покупателя и человека Андрея Афанасьевича Мизулькина: «На этом свете идеала нет. У любой вещи есть как достоинства, так и недостатки. Нельзя сделать идеальный выбор». За откровением №2 , как гром за молнией, грянуло откровение №3: «А кедов тоже нет!»
Откровения никак не помогли Андрею Афанасьевичу разрешить ситуацию. Это его тоже удивило, потому как в литературе героям всегда ясно, что делать после откровений. А теперь вообще не понятно, что делать. Что купить? Как быть с ботинками, с департаментом? Может, в департаменте тоже поджидают какие-то неприятности? Андрей Афанасьевич мысленно плюнул на загадки бытия и вытащил первую попавшуюся обувную коробку из стопки своего размера. Открыл и сильно удивился.
В коробке лежали старые, изношенные кеды.
Изношенные, но явно какие-то фирменные. На язычке рисовался полу-стершийся лейбл «…verse». «Версаче», – осенило Андрея Афанасьевича. Он и так много думал в последнее время, а теперь пришлось думать еще больше. «Громко позвать продавца? Тихо положить все обратно? Что все это значит? Что значит, что значит, а вот что значит – кто-то взял новую пару обуви и положил старую!» Тревога задребезжала в душе его, затем страх вынырнул, как гопник из подворотни. «Что так сердце, что так сердце растревожилось?» – вопросительно пропел про себя Мизулькин. И тут же понял из за чего оно растревожилось. Тревога и страх были ответом на дерзкую, преступную мысль, которая только сейчас пробилась на уровень официального сознания: «Может, мне тоже так ботинками поменяться? Чем я хуже? Смелость города берет, не то, что туфли!» Доселе добропорядочный человек воровато оглянулся. Кассир что-то выстукивал на своем аппарате. Один продавец пытался собрать с пола три коробки, другой препирался с покупателем. «Ну, что – слабо? Тварь ли я дрожащая или право имею? Смогу ли я переступить или не смогу? Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет?» –спрашивал себя новоявленный Раскольников. «Смогу и осмелюсь!» – отвечал он сам себе. «Что ж украсть? Может эти?– Нет, они совсем мне не подходят. – Может тогда эти, зеленые? –Нет, они слишком заметные? Елки-палки, даже украсть нечего! Да, бери что придется, какая разница!» Он осторожно, cтараясь не привлекать внимание, положил коробку со старыми кедами на место и взял соседнюю. Путь
