Только встретилась с ней взглядом и кивнула. Челядинку, что её в дороге сопровождать будет, она сама княженке выбрала. А та уж за ней присмотрит да и за Леденом тоже.
Княжич и хотел было помочь Елице в седло подняться, да та нарочно плечом к нему повернулась, словно и не видит. Леден на её холодность только головой качнул, хоть и показалось на миг, что по лицу его проскользнула тень досады. Сам он легко, так, что залюбуешься, запрыгнул на своего гнедого жеребца и выехал из ворот первым, а за ним уж остальные.
И сразу на душе будто немного полегчало. Зимава дождалась, как на крыльцо поднимется Чаян и пошла нарочно рядом с ним внутрь.
– А не боишься, княжич, что брат твой, если Сердце отыщет, то не захочет с тобой им делиться? – проговорила она тихо.
Чаян шаг приостановил. И странное дело – отразилось в его глазах сомнение, словно, сама того не ведая, Зимава озвучила его тревоги. И тут стало ей понятно, что не всё так хорошо между братьями, как могло показаться.
– Леден знает, как важно это для нас обоих. Да и тебе, княгиня, лучше обращаться к Богам почаще, чтобы помогли сыскать Сердце поскорей.
Зимава прищурилась, когда внутри кольнуло от явной угрозы, что прозвучала в голосе княжича.
– Всё от Елицы зависит, – она уняла вспышку негодования и улыбнулась. – Ей ты тоже доверяешь?
– Ей деваться некуда. Хочет, чтобы мы в покое её оставили – придётся нам помочь. А пока все вы здесь в моей власти, – Чаян вдруг провел ладонью по её щеке. – А особенно ты.
Зимава едва удержалась, чтобы не накрыть его руку своей. Недовольно кашлянул Эрвар, но на него и не стоило внимания обращать. Пусть Елица ищет свой путь, а она своим пойдёт. И там ясно станет, кто скорее впереди окажется.
– Может, это и странным покажется, но я на твоей стороне, княжич, – она чуть приподнята подбородок, храня ещё обрывки хоть какой-то властности.
И взгляд Чаяна потеплел. Он обвёл им лицо Зимавы – и в груди жаром пыхнуло.
– Это очень хорошо.
Княжич отвернулся и пошёл дальше. А Зимава потеряла последний покой. И никакая работа, никакие прогулки в саду уж не могли унять отчаянного желания всегда видеть его перед собой. И вечером, только улегшись, она долго ворочалась на лавке, не зная, как и заставить себя заснуть. И раньше-то было на душе тревожно, а после предостережения ведуньи, так и вовсе – хоть топиться идти. Радан был где-то от неё далеко. А Елица неведомо что задумала – кабы назло не сотворила чего дурного. И княжичам ненавистным насолить, и от брата младшего избавиться.
Чем дальше, тем мысли становились всё дурней. Зимава всё же встала, и расчесала пальцами спускающиеся до пояса волосы, заплела их в небрежную косу, но снова распустила, пытаясь унять волнение. А после, сунув ноги в мягкие черевики, накинула на голову узорный платок и вышла прочь из горницы. Только успела услышать, как проснулась Оляна и окликнула её в спину. Кусая губы, она проскочила по крытому переходу между теремами и юркнула за дверь. Прижалась спиной к стенке, пропуская спешащую куда-то челядинку, прислушалась к голосам стражников снаружи. И пошла по узкой лестнице на второй ярус. Чаян при себе гридней не держал – уж настолько беспечным был или бесстрашным – не боялся, что кто-то может со злости на его жизнь покуситься. А может, и показать всем вокруг хотел, что хозяин он здесь и никто ему противником быть не может.
Зимава постояла ещё немного перед его дверью и вошла. Опешила даже, когда поняла, что княжич ещё не спит, хотя на дворе уж достаточно поздно. Однако укладываться он уже собирался. Только-только закончил умывание и потянулся за брошенной тут же на стол рубахой. Но лишь услышав, как открылась дверь, быстро обернулся. Его брови так и поползли вверх от удивления. А Зимава будто к полу приросла на полшаге: до чего же хорош! Борила помнится, и до солидных лет не растерял крепости тела и мужской силы: иначе не стал бы себе молодую невесту выбирать. Но, конечно, не мужу в годах равняться с княжичем, что ему в сыны годился. Чаян не был столь высок, как брат, но тело его буквально излучало воинскую силу. Блестящая от влаги кожа плавно обрисовывала крепкие мышцы, и даже несколько шрамов на плече и под рёбрами выглядели настолько притягательно, что хотелось немедленно их коснуться, лаская. И сразу вылетало из головы всё, что недоброго он сделал, оставалось только покалывание где-то в глубине души.
– Сказать чего хочешь, Зимава? – Чаян улыбнулся так, как он только умел.
Его глаза хитро блеснули, а от уголков их разбежались едва заметные морщинки. Нарочно он Зимаву княгиней не назвал: какая уже из неё княгиня теперь. Она наконец очнулась и подошла, не торопясь. Остановилась близко, но ещё сохраняя расстояние между ними – и коснёшься, если захочешь, и передумать можно – отступить, сказав, что случайность всё, ошибка.
– А что говорить? – она всё же подняла руку и забрала у Чаяна так и не надетую рубаху. – Сказано уже многое, княжич.
Тот раздумывать долго не стал: за талию её обхватил и рывком прижал к себе. Ну и что, что старше его? Зато видела она сегодня в Чаяновых глазах понятный интерес. Возможно, даже восхищение. Он жадно впился в губы, не стремясь доставить удовольствие – но и так было хорошо. Всё тело будто вспыхнуло вмиг от ощущения силы и воли мужчины, что прижимался к ней так тесно. Она обвила его шею руками, отвечая с готовностью и пылом. Обхватила лицо ладонями и отстранилась на миг, любуясь им. Всё сделает, чтобы её был! Чтобы не прогнал и захотел её княгиней своей взять. Жаль только понести от него нельзя – так вернее было бы.
– Опасно играешь, Зимава, – прошептал Чаян прерывисто. – Не пущу ведь назад.
– Так не пусти.
Он смял в горсти её волосы, оттягивая, заставляя запрокинуть голову. Скользнул губами по шее вниз и дёрнул завязки на вороте. Треснула ткань, мазнула прохлада по груди, а за ней – дыхание княжича.
– Не торопись, Чаян, – удерживая стон, проговорила Зимава и чуть оттолкнула его. – Не с челядинкой ведь обжимаешься.
Но он далёко, до застеленной лавки, идти не желал. Подхватил её и усадил на стол, смахнув с него какие-то плошки.
– А это уж я сам решу, – пробормотал и навалился всем телом.
Зимава тихо охнула, грянувшись спиной о твёрдое дерево. Раскинула колени, позволяя княжичу запустить руки ей под рубаху. Он обвёл грубыми
