вообще совпадений больше чем может оправдать атеистическое сознание. Усмехнулась:
– Кто ж так низко прыгает?
– Нормально. Покалечилась сильно, в райбольничке месяц лежала, на костылях ходила. Потом бабулька одна, старенькая, одинокая, меня к себе в домишко там, на горе, пустила, чтоб ухаживала, обещала жильё оставить. Я за ней смотрела, как за родной, а как умерла, детки, откуда ни возьмись, слетелись наследство делить. Оказалось, моё дело – сторона.
История, увы, стандартная и меня не слишком впечатляет.
Что ещё? Могу звонить по мобильнику знакомым и, отрывая их от дела, нести необязательную чушь. В конце концов, могу ничего не делать, застыв над страницей, которую читала или только собиралась прочесть – разве не я держу в руках отпущенное мне время, изобретая способы его убийства, зная, что дороже времени ничего нет и вовеки не было?
Все эти ухищрения не годятся. Накопленное за долгую жизнь, уйдёт вместе со мною. Жаль. До зуда хочется изобразить что-нибудь полезное, «тяжёленькое», как говорила в детстве моя девочка, когда хотела есть. С этим не всё так однозначно. Что такое добро? Конечно, не деньги. Сделать добро – значит не совершить зла, дать любовь и надежду. Деньги тоже не помешают, хотя это только кажется, что деньги – счастье, гораздо больше они приносят несчастья. Деньги – как власть. Жил человек, вроде бы всем хорош, и деньги не очень любил, и командовать тоже, а получил миллион и развернулся на 180 градусов, словно его подменили. Это общий случай, бывают исключения, но, к сожалению, редко.
Чтобы поделиться деньгами, а не подать милостыню, нужны большие средства. Лукавое утешение совести, что благотворительность – дело богатых. У меня, действительно, нет иной ценности, кроме памяти. Эврика! Воспоминания – вот что мне доступно и даже увлекательно! Вспомнить – значит приблизить ушедшее и попытаться его рассмотреть. Душа человека, за редким исключением, если не мусорная яма, то свалка. Хорошего в этом хламе тоже немало, и сколько пользы можно извлечь, копаясь в недостатках, разглядеть, откуда тянутся корни зла, чтобы не множить его в будущем. Я прожила столько лет! И не пытаться понять зачем было бы странно.
Обозреть долгую жизнь всю, целиком, нужно время и мужество. Времени навалом, рискну думать, и мужества хватит, главное не разочароваться. Живёшь себе, воображаешь, что всё прекрасно, интересно, даже лучше, чем у соседей. А выстроишь события по ранжиру и ужаснёшься ничтожности содеянного. Рождение, совокупление, смерть – вот главные этапы обывателя, крупицы мелких радостей не в счёт. Нет героических поступков, нет таланта и больших свершений, пустая значимость которых помогает без паники шагнуть в бездну. Из давно забытого могут всплыть такие детали, что содрогнёшься, а не просто удивишься, что они запомнились, вместо того, чтобы стыдливо кануть в лету.
В воспоминаниях важен не просто факт или событие, а то, что я о них думаю, как представляю. Воображение, наподобие современных фотоаппаратов, само выбирает экспозицию. Вообще-то, времени я не слишком доверяю, оно часто – если не всегда – обманывает. Мы считаем, это случилось сегодня, а это было – и главное будет – всегда. По щучьему велению, время можно отдалить, даже удалить, оно уже закончилось, а я заставляю его щёлкать минутной стрелкой снова и снова, приблизиться и показать лицо. Какое? Не очень-то доверяй сведениям о прошедшем, услышанным из уст настоящего, сказал Набоков.
Можно ли серьёзно относиться к явлению, которым так легко манипулировать? Пытаюсь, но не нахожу ничего, чем манипулировать нельзя, требуется лишь сноровка шулера. От того, хорошо или плохо мы думаем о предмете, его сущность не меняется. Главное, заниматься делом, которое увлекает, пусть и на умозрительным уровне.
Когда конец пути маячит в дымке, нет ничего важнее, чем впечатления минувшего. Будущее уже несостоятельно, а скудное настоящее увеличительному стеклу прошлого не конкурент. Кроме того, у прошлого перед настоящим есть существенное преимущество. Пока в полную силу противостоишь природе вещей, пока чего-то хочешь, к чему-то стремишься, проживая время полнокровно, ты нечётко видишь в истинном свете. Слишком много условностей, заданных проекций, внутренних и внешних запретов – стыд, боязнь обидеть или не угодить, потуги казаться лучше, чем ты есть, даже самому себе. Устные воспоминания этой рефракции подвержены в меньшей степени. Ограниченная в действиях, мыслями я свободна, свободна настолько, что могу с легкостью думать о неприятном, даже о запретном. Правда, неизвестно, чего от воспоминаний ждать – облегчения или горечи?
Прошло много времени, пока я поняла, какой тяжкий труд на себя взвалила.
* * *
Все мы воображаем себя кем-то, но кто мы на самом деле? Как это унизительно – не знать, зачем жил. Можно ли теперь понять и определить источник своих заблуждений? Молодой и здоровый среднестатистический человек редко обращается к философии, он не думает о смерти. Впрочем, это не аксиома, а лишь современное мироощущение. Существовали племена, периоды, культы, где смерть – фактор более важный, чем жизнь. Да ведь и всё христианство построено на том постулате, что земная ипостась – лишь преддверие вечной, в которую можно войти только через смерть.
С возрастом возникает стремление осмыслить отстранённо и по доступности честно: как мы распорядились этим непрошеным даром – своей жизнью, чего совершили больше – добра или зла? Ничтожество или личность ты сам и те, кого ты любил, и те, которые любили тебя. Сверху все пушистые, а если копнуть поглубже? Никогда не была завистливой – ни к красоте, ни к богатству, ни к талантам, оттого, мне кажется, я вижу прошлое не слишком искажённым. Впрочем, порой человек искренне считает себя праведником и уже не помнит или не хочет помнить, что зарился на чужое, а кое-кому и посылал проклятия. Люди тварные существа, а не суточный кефир – залог здорового желудка.
За долгий путь событий происходит много, особенно, пока ты молод и тебя пучит от желаний, потом дорога становиться беднее и однообразнее, но вкупе набирается достаточно и, хоть крути мозгами без остановки, всего не перелопатишь. Значит надо вспоминать главное. А что важнее важного? Для женщины на первом месте мужчина, а кто скажет «работа», то это не женщина. Мужчины не устают утверждать, что для них важнее всего «дело». Но и это тоже лукавство, пусть и невольное. Дело тогда спорится, когда есть любимая женщина, она, пусть не всегда осознанно, локомотив всех стремлений. Семья, как клетка общественного организма, лежит в основе государственности. Даже однополые любовники стремятся заключить брак. Крушение института семьи чревато изменением сознания с непредсказуемыми последствиями. Бог не зря создал эту сладкую парочку, от
