Чернота отступает вместе с неприятным металлическим привкусом во рту, и я делаю открытие – запястья и лодыжки удерживает широкий толстый ремень. Вокруг меня выбеленная стена с полукруглым сводом, пахнет сыростью и картошкой. Судя по толщине кладки около двери, я в очень старом здании, даже старинном.
Попытка повертеть головой ещё хуже проходит – лоб и затылок тоже крепко прихвачены, просто ремни более «гуманные», не раздражают кожу.
Не могу поверить, но тень, ставшая неизменным мои спутником, полностью исчезла. Я настолько возмутительно нормальна и даже обыкновенна сейчас, что просто не могу сбежать.
Сзади, вне поля моего зрения, раздаётся аккуратное покашливание и неторопливые, сдержанные шаги. Это очень высокий мужчина возрастом около полтинника, целиком седой, в джинсах и растянутом свитере. Что-то очень знакомое во всём его облике, но догадка приходит не сразу.
– Здравствуй, Федора. Любопытно было с тобой познакомиться. Ты знаешь, кто я?
– Я так понимаю, вы отец Славы Солдатова.
Сходство между ними состояло в характерной богатырской внешности, но на этом же всё и заканчивалось. Выражение лица словно говорило – это как же ты так-то опростоволосилась, деточка. Снисходительно, как к несмышлёному ребёнку.
Первый и абсурдный порыв был произвести положительное впечатление, то есть категорически понравиться его папе, но обстановка не располагала к девичьей жеманности.
Как я уже успела убедиться, привязали меня на совесть, а раз великанский папа не бросился тут же спасать новую подружку своей кровиночки, то новости получаются плохие – он и не собирался.
– Зови меня Пастырь, – он облокотился о ручки моего кресла, больше всего напоминающего железный ящик с кучей заклёпок, и бесцеремонно приблизил своё лицо, так что я смогла хорошо рассмотреть жёлтые крапинки в светло-голубых глазах.
– Что это за имя такое пафосное? А нормальных нет?
– Напрасно ты ёрничаешь, для тебя я Пастырь и есть, потому что единственный из всех могу помочь с запутавшейся, заблудившейся душой. А мирское моё имя тебе ни к чему, Федора. Не понадобится.
В сочетании с торжественностью тона звучало зловеще.
– А пастырям разве не полагается заниматься человеческим стадом? Или у вас сейчас перерыв на обед внезапно случился, раз вы накинулись на меня?
– Не думаю, что это имеет значение, но именно меня выбрали скорее по личным мотивам. Кто-то наверху решил, что так будет даже лучше, надёжнее.
– И вы в личных целях меня изловили? А разве церковное начальство такое поощряет?
– Для таких, как ты, у нас обязательно найдётся толика сострадания, – он отрывает правую руки от подлокотника и прикладывает к моему осунувшемуся лицу, и я отчаянно пытаюсь брыкаться, но не могу сдвинуться хоть на сантиметр. Удобно устроился этот Пастырь, любит, когда народ унижен вконец.
– Вы настоятельницу женского монастыря знаете? Она почти слово в слово такое же предлагала, но что-то не убедила. Посиди, мол, на цепи, а мы будем относиться к тебе, как дикому животному, но ты радуйся. Или у вас плохо налажена связь между отделами?
Упоминание матушки Пастыря не смутило.
– Боюсь, все мы человеки. Матушка всё верно сказала, но суть вопроса не передала, вот и приходится мне теперь возвращаться к этому разговору.
– А, я поняла. Вы что-то вроде посланника для чёрной работы, а остальное для виду, да? А как вас вообще взяли на службу? Или же вы просто человек?
Пастырь мои яростные наезды ответом не удостоил.
– Федора, ты зря упрямишься. Я тебе зреет нечто столь страшное, что ты бы первая ужаснулась, если бы взгляд твой не был искажён изнутри. То, что ты собираешься сделать с детским домом, это просто чудовищно. Люди после такого навсегда отвернуться от Мокошь, даже если искренне заблуждались. Впрочем, это как раз будет справедливо, показать им свою истинную и уродливую личину без фальшивых сказочных примесей.
– Вот что мне в вас всех нравится, так это то, как ловко вы разделили чёрное и белое, аж завидую такой картине мира.
– Всё на самом деле крайне просто, Федора, и не надо ничего усложнять. Когда ты это примешь, станет легче, поверь.
– А ваш собственный сын так не думает.
– Он рождён от оборотня, – в его голосе мелькнуло разочарование и старинное горе, давным-давно пережитое и сохранившееся в памяти лишь в виде воображаемого альбома с грустными фотографиями.
– А ваша мать, его бабушка? Она же верила во всё это, раз учила Славу? Она была человеком?
– Да, – Пастырь уверенно распрямился, – и ещё каким! Но она слишком увлеклась своими историческими исследованиями и потеряла ориентиры. Была очарована всей этой грязью и ересью. Зря она вообще туда полезла, была бы нормальной мамой, не позволила бы жениться на Проше.
– Проша, это Прасковья? Ясно. Лихо вы открестились от жены и сына, не позволили плохим оборотням испортить себе резюме. Чистенький такой, ага.
– Проше я тоже предлагал покаяться, но она ожидаемо отказалась. Узнав поближе всех этих оборотней и компанию, я понял, что выжигать придётся калёным железом. Пока служил врачом в горячих точках, думал, мозги прочистятся, но вышло только хуже, зато здесь всё встало на свои места, – Пастырь обвёл взглядом тяжёлые своды подземелья, – и ты это тоже почувствуешь. Времени у тебя теперь будет сколько угодно, так что поразмышляй на досуге.
– Послушайте, Пастырь, или как там вас зовут. Если я буду тут сидеть, то у детского дома шансов будет гораздо меньше, потому что нельзя остановить процесс, тупо заперев меня. Это не поможет, а ведь я бы могла что-то сделать, чтобы их спасти.
– Лиса хочет в курятник? Я не удивлён.
Правда выползла во всем своём неприглядном обличье – на детей ему было плевать. Пастырь с лёгкостью отмахнулся от попыток обсудить детали нависшей угрозы, как от назойливой мухи, и упирал на эмоции, как будто его единственной задачей было выдавить из меня стыд. Хоть капельку.
Честно говоря, единственное, что у него получилось просто замечательно, это разозлить меня по-настоящему. Настолько, что в глазах потемнело и невыносимо захотелось стереть покровительственный оттенок его речи.
Я слушала бредни Пастыря вполуха, пытаясь сосредоточиться и нащупать хоть краешек спасительного сумрака, чтобы нырнуть в него и освободиться от сдавивших тело ремней, так что чуть не пропустила самое интересное – он вдруг сказал, чтобы я не боялась, они уже сталкивались с подобным.
Переспросила, и Пастырь флегматично подтвердил – да, он имеет ввиду женщин, в которых якобы возрождается Мокошь. Записи о них тщательно скрываются, но узкому кругу посвящённых в тайну служителей весь накопленный опыт передаётся, чтобы быть во всеоружии, когда появится очередной носитель лжебожества.
Последний раз такое случилось в начале прошлого века, но бедняжка до сих пор жива и относительно здорова, правда, после векового юбилея всё-таки слегка повредилась умом. Очень крепкая старушка, и завидного жизнелюбия, а небольшое вмешательство вовсе не испортило её жизнь, скорее наоборот – сделало спокойнее и счастливее.
