за собой причудливые следы-иероглифы. Океанский прибой не дает внимательно всмотреться в эти каракули, слизывает их непрочитанными. Вокруг новая обстановка: незнакомый город, который еще предстоит увидеть, почувствовать, может быть, полюбить — ведь с ним будет связан какой-то период твоей жизни. А пока он еще чужой, словно сторонится тебя, прячет за своими стенами настоящие ребусы: мечты, волнения, судьбы своих обитателей.
Песок мелкий и чистый, словно столовая соль. Он, видимо, и на самом деле соленый. Легкий бриз лениво перебирает листву кокосовых пальм. Высоко, у самых крон, раскачиваются орехи, массивные, как булыжники. В тени под пальмами люди и машины. И все это празднично украшено солнцем и океаном. Если бы не отдельные штришки цивилизации — вроде машин, — все бы выглядело в духе времен сотворения мира: минимум одежды, змеи есть неподалеку, а вместо яблока плодом искушения может служить кокосовый орех.
Удивительно, что, кроме меня, на орехи никто не обращает внимания. Видимо, стоять под пальмой не так уж рискованно, на головы орехи падают нечасто, и только с непривычки поглядываешь на них с опаской. И что еще интересно: на пляже очень мало народу. Тем, кто знает наше Черноморское побережье, такое безлюдье может показаться просто противоестественным: на каждого здесь приходится по нескольку соток, а то и по гектару пляжа. Природа вокруг роскошна, многоцветна и расточительна. Океан в пестрой бесконечности ярких солнечных огоньков, словно мираж отражающегося в воде празднично иллюминированного города.
Но вот он, реальный город, о котором я собираюсь писать. За зеленью угадываются очертания домов и кварталов, торчат многоэтажные «башни» с рекламами авиакомпаний. Охватывает любопытство и нетерпение: какой же он? Хочется поскорее узнать, сравнить с тем, что читал о нем, слышал из рассказов товарищей. А пока что по дороге из аэропорта за стеклом автомашины промелькнули две-три улицы, и вместе с первыми незнакомыми лицами, пляжем, кокосовыми орехами и океаном все это понемногу начинает оформляться в одно общее понятие: Дар-эс-Салам.
Два приветствия
«Карибу Танзания!» («Добро пожаловать в Танзанию!») — эти слова на суахили я слышал в Дар-эс-Саламе много раз, с первых же дней пребывания в столице одного из самых крупных и во многих отношениях интереснейших государств Африки.
— Карибу! — радушно улыбаясь, говорит директор информационной службы Танзании А. Райями. — Аккредитация? Какие там формальности! У нас с друзьями все очень просто. Вам, конечно, нужна пресс-карта. Сделаем прямо сейчас. У вас есть фотокарточка?.. Да, вот еще: скажите номер вашего паспорта — и все.
— Карибу! — ослепляет меня широкой белозубой улыбкой чиновник в иммиграционном департаменте, куда я пришел продлить срок въездной визы. Я даже не успел узнать его имя — так быстро все было оформлено. Гляжу в свой паспорт, где еще не высохли чернила прямоугольного штампа, читаю и не могу понять:
— Что значит «по пункту Е»? На какой срок продлена виза?
— Срок не указан потому, что виза бессрочная, — смеется чиновник. — Карибу!
* * *
— Так ты все-таки приехал с семьей! Я же тебе писал: приезжай один. Квартиру снять невозможно. Не веришь — убедишься сам. С гостиницей в первый же месяц вылетишь в трубу, зарплаты не хватит.
Примерно такими были первые русские слова, которые я услышал в аэропорту Дар-эс-Салама. Мой приятель, корреспондент ТАСС, был серьезно озабочен.
— Ну сейчас, конечно, поедем ко мне. Пообедаем, отдохнете с дороги, подумаем, как быть дальше…
Я не придал тогда значения его словам: вокруг столько нового, и все захватывающе интересно. Рубашка пропитывается потом и теплой тропической сыростью. Буйная зелень и отрешенно безмятежная синь неба. В ушах еще стоит рев моторов, гудят ноги. Целых девятнадцать часов в гостях у Аэрофлота — это не шутка! В буквальном смысле слова — путешествие за тридевять земель, за экватор, в южное полушарие.
Впечатления наслаиваются одно на другое. Нужно немножко прийти в себя. В памяти всплывают свежие картины. Каир: сухая вечерняя прохлада. Издалека смотришь на здание аэропорта. Видимо, оно не совсем отвечает современным требованиям: транзитный зал уже несколько лет перестраивается и пассажиров туда не пускают…
Ночь над Хартумом, большие весла вентиляторов расталкивают ленивый воздух. Горячая, душная ночь. Около 40 градусов жары, на зубах ощущаешь мелкие, висящие в воздухе песчинки из близкой пустыни, и официанты в своих белых халатах до пят, похожие не то на санитаров, не то на средневековые привидения, вежливо предлагают апельсиновый и лимонный напитки со льдом, которые сейчас кажутся самыми лучшими в мире.
Рассвет в космических красках, и некогда спать. Внизу появляются пышные деревья Уганды, гладкое бледнолицее озеро Виктория, островки, которых нет на географических картах, крошечные рыбацкие лодки. В аэропорту Энтеббе безмятежные кустики бугенвиллеи, красновато-лиловые цветочки, какой-то особый запах Восточной Африки. Раннее утро, тишь, только служащий аэропорта от нечего делать катается взад-вперед на ярко-желтом колесном тракторе, самозабвенно подпрыгивая на железном сиденье. Жаль, что рядом нет врача-невропатолога. Он бы, кажется, заинтересовался столь простым и оригинальным, хоть, может, и недостаточно научно проверенным методом укрепления нервной системы. Ей богу, стоит попробовать!
Следующая посадка в Найроби. Для меня это особенно интересно. Не отрываюсь от иллюминатора. После Уганды плоскогорья Кении кажутся очень сухими, и с особой отчетливостью понимаешь, что, когда говорят о плодородии этой страны, речь идет в основном о долине Рифт-Вэлли. Вот промелькнули холмы Нгонг, слева панорама Найроби. Пара башен новых отелей… Что же изменилось здесь за последнее время? Да, почти ничего. Разве что стало побольше африканцев в аэропорту да раньше сюда добирались самолетами иностранных авиакомпаний, а сейчас — Аэрофлота.
С высоты семи тысяч метров гляжу на великолепный снежный Килиманджаро. Вот он, весь как на ладони. Непередаваемое зрелище! У различных христианских религий и сект издавна существует обряд причащения— одно из так называемых великих таинств. Глядя на Килиманджаро, невольно думаешь о том, что этот обряд — инстинкт всего живущего, что он, возможно, гораздо древнее христианства, а может быть, — даже древнее, чем сам человек. Вспомните мертвого леопарда из рассказа Эрнеста Хемингуэя «Снега Килиманджаро». Я уверен, что леопард шел к вершине «причащаться».
В глазах еще рябит от искорок снега, а слева внизу уже начинается океан, голубой, Индийский, в светлой оправе прибрежного песка. В своем «Открытии Америки» Вл. Маяковский писал, что океан — дело воображения. Это так, если смотреть с борта парохода. Но с самолета океан действительно выглядит океаном. В какие-то минуты внизу проходят сотни километров. Кажется, что глобус поворачивается под тобой.
Появились первые танзанийские города и поселки. Сверху совсем такие же, как угандийские или кенийские. В чем же отличие сегодняшней Танзании от ее восточноафриканских
