45 градусов, и весь вес моего тела приходился на нос. Через минуту боль стала невыносимой. Он заставил меня так простоять полчаса. Больше я с ним не пересекался, и он забыл, кто я такой.
Я ещё учился в младших классах, когда выяснил, как лучше всего разбираться со школьными задирами: бить их, как можно сильнее, и возможно, у них пойдёт носом кровь. Со мной всегда срабатывало. Но, когда задиры были разрешены официально, когда они были старостами (или учителями, если подумать), тогда, чем активнее вы протестовали, боролись с ними, давали сдачи, или отвечали на их риторические вопросы, тем хуже становились ваши дела. В их руках была власть, и любой ваш аргумент, довод или оправдание могли быть попросту проигнорированы.
Так что, я выучился душить свою гордость, проглатывать ответные реплики, сжимать кулаки, но не размахивать ими. Не высовывайся, не привлекай к себе внимания, держись ниже радара. Таков секрет тихой жизни; таков секрет выживания.
К тому времени как начался Отбор, этот инстинкт глубоко укоренился во мне. Возможно, именно поэтому я не стал противостоять Маку в самом начале, поэтому я сказал Нортону не вмешиваться, когда Хаммонду требовалась наша помощь, поэтому я решил свалить Мака путём предательства и уловок. Жизнь, прожитая в постижении способов выживания при узаконенных издевательствах, научила меня быть хитрым, но правил открытого конфликта я уже не понимал.
Мак до сих пор обладал властью, пусть теперь она исходила из ствола винтовки, и банды прислужников, чем от яркой ленточки на пиджаке, а я так и застрял в роли подчинённой жертвы, кипя от обиды, но храня молчание, борясь с несправедливостью тайком, при помощи заговоров и планов.
Но я до сих пор помнил удовлетворение от разбитого носа задиры, и мне хотелось почувствовать, как нос Мака трещит под ударом моего кулака.
* * *
Во рту всё пересохло, глаза закрыты, а боль в ноге была чем-то далёким. Я слышал, как по комнате кто-то ходил, но где-то с минуту я не мог ни говорить, ни шевелиться. Вскоре у меня получилось захрипеть, и услышал звон, словно стакан разбился об пол. Я кого-то встревожил.
Затем послышался звук воды, наливаемой в стакан из кувшина, мой затылок обхватила рука, а стакан поднесли к губам. Я с благодарностью выпил всю жидкость.
— Спасибо, — прохрипел я.
— Пожалуйста.
Обеденная Леди.
— Что… где…
— Не пытайся говорить, просто полежи минутку.
Я услышал, как она что-то протёрла в воде, а затем вытерла прохладной тряпкой мне глаза, и я смог их открыть, щурясь от яркого света, льющегося сквозь окна. Я всё ещё в лазарете.
— Сколько?
— Ты провёл без сознания неделю. Честно говоря, мы не были уверены, что ты выживешь. С ногой у тебя всё было совсем плохо. Но прошлой ночью лихорадка пошла на спад, а инфекция, похоже, сама себя сожрала. Ты очень-очень везучий мальчик.
Я покосился на неё. Голова была, как будто, набита камнями.
Дверь в лазарет открылась и в дверном проёме появилась голова Грина.
— Он очнулся? — спросила голова.
— Только что.
— Отлично. Схожу за Маком.
Он закрыл дверь и я услышал его шаги по коридору.
Обеденная Леди заговорщицки наклонилась ближе.
— Сейчас слушай, пока он не пришёл. У меня для тебя сообщение от Матроны.
Она заметила моё волнение и шикнула.
— Той ночью я осталась добровольно. А ты решил, она меня бросила? Кто-то должен присматривать за вами, мальчишками, и я решила, почему бы не я. Мы наладили связь и оставляем друг другу записки. Где — не скажу; она тебе доверяет, но я не вполне уверена. Так или иначе, она говорила мне, какие лекарства тебе давать, так что дышишь ты, благодаря ей. Она хочет, чтобы ты знал, что с ней и девочками всё хорошо. Они тут неподалёку, но место, где они прячутся, уже обыскивалось одним из охотничьих отрядов Мака, но их они не нашли. Вряд ли они снова станут там искать, так что можно сказать, теперь они в безопасности.
Я выдохнул с облегчением, хотя похоже было скорее, на последний вздох умирающего, потому что она предложила мне ещё воды. Я пил с жадностью.
— Мак? Бейтс?
Она задумалась и с подозрением посмотрела на меня.
— Мистер Бейтс мёртв и похоронен, упокой господь его душу. Мак, в основном, занимался тем, что рыскал по округе в поисках девочек, да муштровал мальчиков. Возле реки он построил полосу препятствий, и они там занимаются ежедневно в течение часа. Видел бы ты, как он с ними обращается. Возмутительно. Говорит, что готовит их к войне. Этот бешеный дурак всех нас погубит, попомни мои слова. Впрочем, он и тобой серьёзно интересовался. Высоко тебя ценит. Хочет, чтобы ты был в боевой форме. Говорит, не хочет начинать войну без тебя. Так что, поправляйся. Чем дольше будешь тут лежать, лениться и жалеть себя, тем лучше будет всем нам.
Мы услышали приближение Мака и Грина, и замолчали.
— Так, вот он наш, хер хромой, бодрячком, — произнёс Мак, входя.
Он отпустил миссис Аткинс одним взглядом, та вышла, и он занял освободившееся место.
— Привет, — слабо проговорил я.
— И тебе привет. — Он понюхал и оглядел мою ногу. — Как самочувствие?
— Пульсирует.
Он кивнул.
— Что ж, я говорил, ты везучий малый, и всё у тебя будет хорошо. Давай, отлёживайся, ты мне нужен в форме, но недолго, ты мне понадобишься.
— Зачем? Что-то готовится? — Я был едва в сознании, дезориентирован, квакал, как лягушка, а мой мозг подвергался бомбардировке информацией, с которой я едва мог совладать. Но мне нужно было знать что происходит.
— Среди нас предатель. Какой-то пидор застрелил Бейтси. Избавил его от страданий и испортил всё веселье. Я хотел, чтобы ты с этим разобрался, но ты был едва в сознании и тусовался здесь, в лазарете, когда я пришёл посмотреть, как ты. Так что не переживай, мы знаем, это не ты. Но мы не знаем, кто это и меня это… нервирует. Либо кто-то из офицеров мутит у меня за спиной, либо кто-то из младших припрятал ствол, о котором мы ничего не знаем. Мне оба варианта не нравятся. Короче, толстуха принесет тебе пожевать, и мы тобой займёмся. Как будешь готов, посвящу тебя в свои планы.
Я был счастлив; я едва мог держать глаза открытыми.
— Отдыхай, браток, — сказал Мак, но я уже практически спал.
* * *
В процесс выздоровления у
