отметил про себя Григорий.
Меж тем дежурный сержант доложил по всей форме, что доставил задержанного такого-то.
— Можете быть свободны, — распорядился Тарасов и наконец-то отложил ручку.
— Присаживайся, — кивнул он на привинченную к полу табуретку рядом с массивным столом.
Пока было время, Григорий быстро осмотрел камеру.
Бетонные стены выкрашены в серый цвет. Потолок — две плиты с незаштукатуренным продольным швом. Маленькое окошко под самым потолком размером сантиметров тридцать на тридцать. Окошко закрыто решетками из толстых арматурных прутьев.
«Какой смысл было его закрывать? — удивился Григорий. — В него и воробей-то с трудом пролезет!»
На полу — крашенные желтой краской доски. Больше в камере ничего не было, не считая папки с бумагами, которые принес с собой следователь.
Григорий осторожно присел на табурет, внимательно разглядывая незнакомого человека. Тот, в свою очередь, безо всякой злости и раздражения, даже чуточку насмешливо смотрел на него. Мужчина тридцати с небольшим лет. Русые волосы пострижены фасонной стрижкой — так раньше «рекомендовалось» стричься школьникам. Правильные черты лица, небольшие русые усики, в общем, мужик как мужик!
— Фамилия, имя, отчество! — коротко произнес он и опять взял ручку.
— Мое? — неожиданно растерялся Парфен и от этого нелепо переспросил.
— Нет, мое! — тон следователя сразу же приобрел стальные нотки, взгляд потяжелел.
Григорий назвался. Следователь записал в протокол и вновь положил ручку.
— Короче, парень, ты сейчас подробно рассказываешь, как ты со своим дружком застрелил известного в криминальных кругах вора Василия Смирнова по кличке Улыбка.
Он серьезно смотрел на молодого человека.
— Я никого не убивал, — спокойно, но твердо ответил Парфен.
— Угу, — сам себе кивнул Тарасов, уставившись на него задумчивым взглядом. Я — не я и лошадь не моя! — медленно проговорил он, шумно выдыхая. Капитан явно начинал злиться, и Григорию это не понравилось. С замиранием сердца он ждал, что произойдет дальше.
— И вообще, «без адвоката я признаваться не буду!», да? — вдруг закричал ему в лицо капитан, явно пародируя обвиняемого. Он нажал невидимую Парфену кнопку вызова, потому что через минуту дверь лязгнула и на пороге застыл тот самый дежурный, что конвоировал его на допрос.
— Вызывали, товарищ капитан? — браво поинтересовался сержант.
— Артем Михалыч не вернулся еще?
— Наверх поднялся, вас спрашивал!
— Вот и передай ему, пусть спустится! Я тут один не справляюсь!
Дежурный понимающе хмыкнул, смерил фигуру Григория сочувственным взглядом и быстро вышел.
Григорий нисколько не сомневался, что ему сейчас крепко достанется. Когда он увидел в руках вошедшего Михалыча «машку» — резиновую дубинку, — он не удивился, только упрямее стиснул зубы.
— Он разговаривать с нами не желает, — в балаганной форме пояснил капитан Тарасов вошедшему оперу.
— Да ну? — подыграл ему старлей и веско стукнул пару раз принесенным им инструментом по столу. — Может, подумаем?
Но Григорий решил держаться выбранной им линии и потому продолжал хранить молчание. От ребят Парфен слышал, что на первом допросе признаются только дураки и откровенные слабаки. На таких менты вешают потом все нераскрытые преступления. Поэтому Парфен решил молчать до последнего.
— Итак, первый вопрос: где ты был вчера с половины седьмого утра до четырех дня? Опиши все по минутам!
— Спал на квартире!
— Артем Михайлович! По-моему, молодой человек врет!
В голове вспыхнула электрическая искра, и затылок отозвался тупой болью. Но сознание Григорий не потерял — удар был нанесен мастерски, с точно рассчитанной силой!
Дальнейший час, пока продолжался допрос, показался молодому преступнику настоящим адом. Он догадывался, что будет плохо, но даже не представлял, что настолько. Ему приходилось драться не раз, особенно будучи школьником. И в армейке не обошлось без этого. Да что вспоминать — совсем недавно он прошел «экзамен» на вступление в бригаду — фингал под глазом не успел еще сойти! Кстати, он послужил поводом для лишнего вопроса и лишнего же удара по почкам «машкой». Тарасов отлично знал о бандитских обычаях и прямиком спросил Парфена, в какую бригаду его «прописывали». Но все это не шло ни в какое сравнение с допросом. После него болело все тело и еще больше — душа.
Когда дежурный отвел Парфена обратно в камеру, Григорий постарался аккуратно прилечь на деревянный топчан. Он неудачно повернулся, и в глазах на секунду померкло, весь организм словно пронзило электрическим разрядом. Тело представляло собой одну сплошную боль!
Стараясь шевелиться очень медленно, Парфен принял положение, в котором последствия недавнего «разговора по душам» было наименее ощутимо.
* * *
Григорий не мог знать, что прессовали его не столько для того, чтобы выбить показания. Материалов, доказывающих если не его прямое исполнение, то стопроцентную причастность к убийству, у Тарасова было больше чем достаточно! Следователя и опера интересовало еще одно обстоятельство, немаловажное для задуманного ими — личные качества молодого паренька, новоявленного бандюка по прозвищу Парфен. Насколько стойкий выбранный ими объект? Узнать это — основная цель проведенного «усиленного» допроса.
Григорий оказался упертым парнем. Он ни в чем не сознался.
— Ну что, Михалыч, кажется, — нормалек! — улыбнулся Тарасов бывалому оперу, когда дверь за конвоиром и обвиняемым закрылась и они остались вдвоем.
— Да, — ответил Михалыч, — работать можно!
— Ты в больницу как съездил? — поинтересовался Тарасов у Ходакова.
— Лучше не бывает! — ухмыльнулся тот. — И с девушкой удалось установить контакт, и со вторым тоже продуктивно поработал. Он даже послание своему дружку на диктофон наговорил. Послушаешь?
— Позже. Как он сам?
— Врачи говорят — не выживет. День, два. Самое большее — неделя!
— Парфенову пока ни про медсестричку его, ни про послание от дружка — ни слова!
— Олег Андреич!
— Ладно, Михалыч, не обижайся! Я на всякий случай!
Оба работника МУРа поднялись к себе на второй этаж. Григорий в это время лежал на спине в камере и совершенно не знал, что его участь практически решена. О том, что он стал джокером в большой игре, Парфен узнал уже гораздо позже!
* * *
Хрум-хрум! Гр-рым!
Состав вновь дернулся, и Парфен проснулся.
Он сам не заметил, как уснул, и теперь, щурясь, смотрел на открывшийся ему знакомый до боли вид решетки из толстой стальной арматуры. По коридору рассеялся утренний белый, как молоко, свет. Радостных ярких солнечных лучей не было и в помине.
Григорий понял, что они тормозят. Через некоторое время поезд действительно остановился. Чувство голода уже стало привычным, и, когда раздали завтрак, Григорий проглотил бурду в мгновение ока.
Сокамерники тоже здорово работали ложками, только «дед» ел неторопливо, степенно.
— Ей, паря! — окликнул он одного из первоходков. — Пошли в шашки потусуем!
— Да у меня нет ничего! — ответил первоходок.
— А мы на приседания.
Парень задумался. Проигрыш, казавшийся поначалу безобидным, мог впоследствии обернуться большими неприятностями. Случалось,
