на бродячую мышь. Джереми, однако, подходит под эту вибрацию.
В последний раз, когда я видела его на этой машине, он выглядел совершенно гармонично. Он стоял одной ногой на земле, в шлеме, а его руки бесстрастно висели на руле.
Джереми наконец отпускает мой локоть, и я сопротивляюсь желанию помассировать место, где его пальцы атаковали мою кожу.
Он достает шлем из сумки и наклоняется ко мне. Когда он находится рядом со мной, это очень плохо для моей самооценки, потому что единственное, о чем я могу думать в этой ситуации, — как сбежать.
Одна моя нога шагает за другой, и я вскакиваю, когда моя спина ударяется о мотоцикл.
Я рывком поднимаю одну руку вверх.
— Прекрати!
Он без труда отмахивается от нее, как будто это не более чем картонная подставка, а затем напяливает мне на голову шлем.
Я пытаюсь сопротивляться и хватаю его за запястье, чтобы оттолкнуть.
Он останавливается и молча смотрит на меня, так, что становится жутко.
Как он не хочет, чтобы я назвала его мудаком, когда он набирает сотню баллов за один только взгляд?
В тот момент, когда он перестает пристегивать шлем, моя борьба тоже прекращается. В основном из-за его взгляда.
— Если ты хочешь прикоснуться ко мне, все, что тебе нужно сделать, это попросить. Не нужно изображать из себя недотрогу.
Когда я понимаю, что обнимаю его запястье, пальцы тянутся к его теплой коже, на моих щеках вспыхивает жар. Теперь, когда не борюсь с ним, мне кажется, что я пытаюсь схватить его за руку или что-то в этом роде.
Я отпускаю его рывком, и он использует мое взволнованное состояние, чтобы закончить пристегивать шлем.
— Ты можешь меня отпустить? — спрашиваю я, на этот раз мягко, даже умоляюще.
Для человека, который явно получает удовольствие от насилия, противопоставить ему то же самое лекарство, вероятно, будет не так эффективно, как попытаться сделать прямо противоположное.
— Пока нет, — он хватает верхнюю часть моих книг, и я еще сильнее прижимаю их к груди, отчего его пальцы касаются моей груди.
Меня пронзает молния, и моя хватка на книгах ослабевает. Джереми практически вырывает их из моих рук.
В этом человеке нет ни одной нежной косточки.
Он сунул их в седельную сумку.
— Почему ты забираешь мои книги?
— Ты получишь их обратно, когда мы закончим.
— Что закончим?
Он бросает на меня взгляд, и я не могу не заметить пятно крови на его ладони, которое он получил, избивая тех парней.
А потом оставил их выть и стонать посреди улицы.
Именно таким человеком является Джереми Волков. Человек, который решает проблемы кулаками и любит красть чужие личности только для того, чтобы преподать им урок.
Так как же получилось, что я попалась в его сети?
— Ты узнаешь.
Его тон окончательный, запрещающий любые другие вопросы.
Он садится на свой мотоцикл и заводит двигатель. Я уверена, что он видит, как я вздрагиваю от громкого звука, и, если мне не показалось, его губы тоже подрагивают.
Я всегда ненавидела мотоциклы, спортивные машины и все, что имеет громкие двигатели и сумасшедшие лошадиные силы.
От сенсорной перегрузки у меня болят уши и хочется спрятаться в ближайшем укромном уголке.
Я окидываю взглядом свое окружение. Парковка, на которой он припарковался, изолирована, но впереди есть две дороги. Конечно, если я побегу, то смогу найти прохожего...
— Даже не думай об этом.
Я смотрю на Джереми, который сидит на своем мотоцикле и следит за каждым моим движением.
— Откуда ты знаешь, о чем я думаю?
— Ты гораздо более очевидна, чем думаешь.
Он поглаживает указательным пальцем сцепление, вперед-назад, как будто совершает какой-то ритуал.
— Если ты хочешь бежать, беги. Но ты должна знать, что я буду преследовать тебя, и не могу гарантировать, что сделаю с тобой в тот момент, когда поймаю, так что если это шанс, которым ты готова рискнуть, то, конечно, беги. Если нет, я предлагаю тебе спокойно сесть.
По всему телу проходит дрожь, и это не только из-за его спокойно произнесенных угроз, но и из-за его слов.
Подтекст, скрытый за ними. Углубление в его интонации, когда он их произносит.
Он хочет преследовать меня.
Я вижу в его темных, пепельно-серых глазах, что он хочет, чтобы я бежала.
Нет, он желает этого. Он надеется, что я убегу, и он сможет получить удовольствие от погони за мной.
Как в том лесу.
Он прижмет меня к земле, сорвет с меня одежду и будет делать со мной всё, что захочет. Он высвободит зверя внутри себя и сожрет меня.
Мои ноги дрожат, и какая-то часть меня жаждет убежать и спрятаться. Бежать и быть преследуемой.
Я внутренне изгоняю эту мысль из своего затуманенного мозга. Что, черт возьми, со мной не так?
Травма головы.
Это единственное объяснение. Должно быть, я ударилась головой, когда он толкнул меня на землю той ночью. Это объясняет все то безумие, о котором я думаю с тех пор.
Или последние слова, которые он мне сказал.
Возвращайся, когда будешь готова к тому, что тебя жёстко трахнут.
По мне пробегает жар, и я отгоняю эти мысли.
Джереми не разрывает зрительного контакта, его бездушные глаза в одиночку пытаются ворваться в мою душу.
Смотреть на его лицо хотя бы несколько секунд — самое тоскливое, что я когда-либо делала.
Он не говорит, даже не моргает. Просто смотрит.
Я первой разрываю зрительный контакт и сажусь на мотоцикл.
Пытаюсь, во всяком случае.
Он огромный, и я не привыкла к нему. Моя нога соскальзывает, и в последнюю секунду я хватаюсь за его кожаную куртку.
Джереми сжимает мой локоть, тот самый локоть, за который он держался раньше, а затем одним рывком затаскивает меня за спину.
— Я так и думал.
Он говорит с насмешкой, как будто не ожидал от меня ничего меньшего.
Прежде чем я успеваю ответить, его большая рука обхватывает мою, а затем кладет мою ладонь на его пресс. Моя рука обвивается вокруг его твердой, скульптурной талии, и мои пальцы слегка дрожат на его куртку.
— Держись.
— Я могу ухватиться за заднюю часть мотоцикла. — Или за его плечи. Какого черта он заставляет меня прикасаться к нему?
Легкое подергивание губ — это все, что он может ответить, когда мотоцикл двигается вперед.
Все мое тело вибрирует от мощности двигателя, и моя грудь прилипает к его спине.
К его жесткой,
