открыто, но не особенно радушно. Глеб гостил у них три дня, пока его лосю Дуброгу не надоела ячменная солома и он не запросился обратно в лес. Люди работали с восхода до заката, спеша закончить уборочный сезон. Старики говорили, что до холодных дождей осталась неделя. За это время нужно было полностью убрать с полей солому, провеять зерно, собрать урожай овощей. Женщины, свободные от полевых работ, были заняты скотиной, молодежь уходила в лес за грибами и травами. Глеб «отметился» и тут, и там, но скоро понял, что только мешается под ногами. У него была ясная цель: выяснить, не знают ли местные люди, как можно попасть в тот мир, или кто другой может помочь в этом деле. Но лещане были неразговорчивы.
Пожилой пасечник Евсей вынимал соты из колоды, где содержалась большая пчелиная семья, когда мальчик остановился, чтобы поздороваться.
– Здравствуй, дедушка.
– Здравствуй и ты, отрок, – ответил лещанин, не поворачивая головы; янтарный мед огромной густой каплей стекал в глиняный горшок, сверкая на солнце. – Отведаешь медку?
Глеб сглотнул слюнки:
– Хотелось бы. Спасибо. Это дикие пчелы?
– Нет, зачем же. Это наши пчелы, а дикие живут в лесу, находят дупло и живут.
Пасечник дождался, когда мед вытек, убрал пустые соты в колоду, потом зачерпнул деревянной ложкой из горшка и протянул мальчику. Глеб еще у Старобора впервые попробовал настоящий мед и теперь с наслаждением вылизал ложку. Дома он относился к меду как к лекарству, мог его съесть только по принуждению. А здешний мед – не чета тому, ешь его, и словно оживает у тебя внутри летняя цветочная поляна.
– Дедушка, а ты всю жизнь здесь живешь?
– Да. Живу, мед жую, молоком запиваю, – неожиданно усмехнулся Евсей.
– И не скучно тебе жить на одном месте всю жизнь?
– Не скучно ли? Хе-хе! Нет, не скучно. А ты почему спросил? Тебе скучно у нас разве?
– Да нет, конечно, – замялся Глеб. – Я вот все выспрашиваю, не знает ли кто из ваших дорогу в мой мир, да никто говорить не хочет.
– Это, брат, тебе должно быть известно, как ты к нам попал. Где вход, там, наверно, и выход. А из нашей деревни вообще нет никаких дорог.
– Вы, значит, так и живете: к вам никто и вы никуда? Типа родовой общины? Даже ни с кем не торгуете? Натуральное хозяйство у вас, наверное, да?
– Как, как ты сказал? Ты говорил бы по-нашему, а то ведь не каждый тебя поймет.
– Да я вот слышал, что где-то вроде бы живут какие-то другие люди. Как бы мне к ним попасть, ты не знаешь?
Глеб смотрел на пасечника, ожидая ответа. Старик внешне, кажется, совсем не изменился: все те же уверенные движения и добродушно-спокойное лицо. Но до чего же холодный стал у него голос, когда он после долгой паузы ответил:
– Знаю, отрок, что ты уж не первый день пытаешь нас такими словами. Не был бы ты гостем Григория, давно бы уж и нашим гостем перестал быть. Хочешь гостить – гости, но о том не будет у нас с тобой разговора.
Он повернулся спиной, собираясь опорожнить новую колоду, но не заметил, что горшок уже полон, и мед выплыл через край, потек по горшку на землю.
Глеб ретировался, недоумевая, чем так раздосадовал старика.
„Не все в этом мире добрые да приветливые. Звери – и те добрее людей. А люди какие-то странные. Разве я неучтиво спросил? Или обидел чем-нибудь? Все тут как нарочно скрывают что-то. Они живут дома, а как другим домой попасть – им и дела нет. Если б я мог вернуться к Старобору, разве бы ходил тут и выспрашивал?“
Он уселся на теплое место под сосной и задумался. Выходило так, что пути из этого леса ему не было. Он предполагал, что между его миром и этим есть какие-то таинственные проходы, единственный известный был ему недоступен из-за Черного Стража, а где искать другие? Если бы такой проход был поблизости, Григорий бы наверняка знал и не стал бы скрывать. Что же делать дальше? Сидеть и ждать неизвестно чего или самому искать неизвестно где? Может быть, Страж когда-нибудь оставит Старобора в покое, и проход освободится? А может, Старобора-то уж и на свете нет…
„Одна надежда – на Григория. Как скажет он, так и сделаю“, – решил Глеб.
Сзади хрустнула ветка. Глеб обернулся и увидел идущего к нему молодого лещанина. Он приближался как бы таясь, часто оглядываясь по сторонам. Подошел и присел рядом.
– Если решишь идти к светлым людям, то будешь не один, – сказал он, разжигая в сердце мальчика угасшую было надежду. – Ты бы отправлялся назад в Лещинные Хоромы. Не ко двору ты здесь у нас пришелся: говорят, ты принес нам беду. А я навещу тебя, когда закончим страду, тогда и поговорим.
– Кто ты? – Глеб схватил парня за руку, потому что тот уже поднялся, чтобы уйти.
– Зовут меня Гаврила. Гаврила Евсеич. Ну, прощай пока что.
В тот же день Глеб, ни с кем не попрощавшись, покинул неприветливую деревню. Дуброг мягко ступал копытами по опавшим листьям. Погода стояла теплая – теплее, чем в сентябре, который только что закончился, и мягче даже, чем в ином августе, который хоть и значится летним месяцем, но иногда разводит настоящую осеннюю слякоть. После двух холодных сентябрьских недель деревья в лесу сохранили мало зелени и теперь красовались своими желтыми и красными нарядами. Листьев на ветках оставалось еще очень много, у деревьев был целый месяц в запасе, а то и больше, чтобы как следует подготовиться к зиме. Среди молчаливых и неподвижных (на наш взгляд) лесных обитателей тоже есть свои торопыги-непоседы и тихони-тугодумы: вон, рябины и липы уже растеряли половину своего наряда, а карагач до самого рождества простоит с озябшими мелкими листочками. А сосна, как мудрый философ, неторопливо смотрит со своей высоты как течет жизнь и слушает небо; что весна для нее, что осень – мелочи природы, не стоящие внимания. И ель такая же на первый взгляд, только ближе к земле, а на самом деле – несносная болтушка и сплетница, приветит под собой муравейник и разнесет по всему лесу мелкие муравьиные тайны. Жаль, нет в этих краях могучего властелина хвойной породы – кедра. Но зато много дубов, а они тоже солидные и серьезные, основательно врастают в землю и меряют жизнь не десятками лет, а сотнями.
В Лещинных Хоромах тепло и тихо. Круглый год зеленеет трава в залах и горницах, цветут
