простых классов у вас случайно нет? — уточнил я. — Для альтернативно одаренных?
— Как? — не понял тот — Альтернативно, что? — а Светка начала ржать. — Понятно, шутим значит. Простых классов нет, это в другую школу. У нас школа не простая. Эх, чувствую ко мне тебя бросят. Знаешь хоть историю?
— А вы историк?
— Да. Еще и философию преподаю.
— Еще и философия есть?
— Есть, особенно для тех, кто с уклоном.
— Ох, — вздохнул я.
— Ну и? На чем прошлый год закончили?
— Ну-у, я что-то и не припомню… — почесал я голову.
В библиотеке я пытался восстановить пробелы в математике и прочих науках. Историю даже и не открывал.
— Наполеона проходили?
— Вот точно! — закивал я, словно вспомнил. — На нем и остановились.
— Что только начали что ли?! — явно удивился учитель.
— Н-е-ет — замотал я головой. — Ну что вы. Конечно уже почти всего прошли. — заверил я.
— Так где же вы остановились все-таки?
— Так вот на том как отправили его значит на Святую Елену, так и закончили.
— Угум-с, ну что же ладно тогда и задам тебе пару вопросов по Наполеону?
— А что можно отказаться? — вздохнул я.
— Где родился Наполеон?
Ну и понеслось, вопросы к счастью были простые. Спасла меня выглянувшая директриса.
— Олег Иванович, вы ко мне?
— Да. — ответил философ.
— Так я вас же и жду.
— Я думал вы заняты.
— Ну хоть бы спросили, заходите скорее.
— Уф- выдохнул я. — Какого фига тебя не спрашивали?
— Хи-хи-хи. — хихикала довольна Светка.
— Надо было говорить, что я тоже на языки. И отличник круглый, вас отличников никогда толком не спрашивают, рисуют пятаки по накатанной.
— Куда уж тебе в отличники, да еще и с английским?
— Я вообще-то нормально английский рублю.
— Угу, в мечтах если только.
Я снова прислонил ухо к двери.
— Атас!
— Что опять?! — отскочил я, но на этот раз никого не увидел — Где? — шепотом спросил я.
— Там. — показала она в коридор на лестницу.
Действительно кто-то спускался по лестнице словно что-то тащил при этом.
— Сюда! — схватил я Светку и залетел в открытую дверь, что оказалось вела в актовый зал.
— Ты чего?
— Да запрягут же сейчас, тащат там что-то, оно надо мне таскать всякое с места на место? И тебе не надо. — втащил я ее внутрь и прикрыл дверь.
— Красивый зал, даже лучше, чем у нас. — прошла она поближе к рядам — Ух ты! Прям как в театре смотри!
— Да уж, школа явно не для простых детей.
— В смысле?
— А ты диванчики в коридоре видела? А здесь мягкие кресла словно и впрямь в театре. А за школой поле ну типа стадион, думаю и другие кабинеты еще нас удивят.
— Зиня ты куда?
Я же прошел от входа, что был в самом конце зала, к сцене и запрыгнул на нее чуть разогнавшись. С моим новым ростом такой трюк оказался вполне возможен, а обычный школьник упрется в сцену лбом. На сцене стоял рояль за него я и сел и вдарил по клавишам.
Прибыла в Одессу банда с Ленинграда
В банде были урки-шулера
Шокировал я сестричку. Собственно, если ты не умеешь исполнять мурку, то не спеши никому говорить, что ты умеешь играть на чем-либо. Так мне мой дед говорил, который настоящий, настоящему мне, а не этому телу. У деда было сложное детство и революцию застал еще мальчишкой, и в детском доме рос, и на фронте отечественной бывал, но в качестве артиста по прифронтовой полосе катался. И под налет попадали и в окружение случалось. В общем как выживать где угодно дед меня в свое время научил, спасибо. Так что Мурку я умел и охотно исполнял, вспоминая в общем-то при этом, всегда о нем.
— Это что тут за артисты? — грозно и басовито разнеслось по актовому залу.
— Трям… — сбился я и встал из-за рояля.
— Ой! — испугано попятилась Светка.
К нам приближался какой-то мужик, ступающий правой ногой вперед, а затем подтаскивающий себя и всю свою вторую половину с помощью рабочей правой руки. Так вот что тащили по лестнице! Он сам себя тащил. Охренительно деморализующее зрелище. Эдакий терминатор, которого не смогли добить.
— Кто вы такие молодые люди?! Я вас не знаю. — прогрохотал мужик басом.
— Поступаем в школу, в девятый и десятый класс, документы принесли, родители заявления пишут, а мы ждем.
— Кто в какой? — почесал свою бороду, лицом, сильно смахивающий на домового Нафаню, мужик. Ага, домовой терминатор, блин.
— Я в девятый.
— А я в десятый.
— Хм, родственники?
— Брат и сестра.
— Ясно, в какую букву?
— Пока не знаем.
— Учишься как?
— На отлично. — гордо ответила сестренка.
— Хех, это мы еще посмотрим, — кровожадно вытер он что-то на бороде, наверное, остатки предыдущих гулявших по школе детей, — а ты?
— Я более по творческой части, — улыбнулся я, вспомнив спич мамы про спорт.
— А вот я вас сейчас поспрашиваю и решу в какой класс вас поставить.
— Так вы вроде бы не директор? — удивился я заявлению. — Может быть вы завуч? — уточнил я, все же пытаясь понять какого черта он вдруг будет решать кому где учиться.
— Нет.
— Ну тогда я думаю, что вопрос буквы, а хотя вы, наверное, классный руководитель?
— А я тебя запомню, посмотрим будешь ли ты столь же нагл и дерзок в своих ответах на моих уроках. Серьезно, — неожиданно улыбнулся тот, — я люблю умеренно наглых учеников, если конечно их наглость проистекает из их познаний и реального веса как личности.
— О? — я аж растерялся от такого поворота.
— А теперь, кроме шуток. У нас классы со специализацией старшие, слышали уже?
— Да.
— Есть физмат, есть истфил, и есть языки.
— Я на языки, это железно. — заявила Светка.
— Хех, не всегда наши желания совпадают с нашими возможностями. — заметил историк.
— Там все совпадает и желания, и возможности, и фундаментальная база знаний, и материальная база трамплина возможностей. — заступился я за сестру.
— ?! — за что заслужил очередной крайне изумленный взгляд учителя. — Однако! Весьма заинтригован. Федор Алексеевич Старичков. — представился он. — учитель истории и обществознания.
— Биртман, Зиновий.
— Светлана.
— Ну что же с тобой понятно, — отодвинул он Свету, а вот молодой человек раз более по творческой части, то собственно история и литература? Русский и литературу с тобой, Эдже Эзизовна обсудит.
— Это кто?
— Ну как же, директор, она же учитель русского и литературы.
— Эдже Эзизовна? — переспросил я с иронией.
— Да, Курбанова Эдже Эзизовна, — не заметил иронии Федор. — Как с историей у тебя о вьюнош?
— Что-то ничего смешного в голову не приходит, —
