росинки. Такие же как появлялись летним утром у всех сельчан на их лужайках и огороде. Он хочет плакать, очень хочет… "Мужчины не плачут— думал он— Нельзя". Второй удар как хлыст ударил его затуманенный разум. Никто в деревне не выжил: все деревенские старожилы, у которых Слава иногда воровал с огорода, местная шпана, что принимала его, городского, за своего, бабушкины подруги, старые сплетницы, которые собирались на лавочке посередине деревушки одним и тем же составом каждый день после обеда. Их всех уже не было в живых. Слава стоял в смятении. Казалось он не о чем сейчас не думал, но внутри его страх и горе плавились в одно целое — ненависть. Только лисы могли это сделать, никто больше. Да как они смеют? Кто им такое позволит? Да знал бы он об этом, он бы с каждого лиса лично стянул шкуру и сделал себе дорогое пальто. Скажите, что живодёр? Вот они живодёры! Вот эти мерзкие лисьи морды коих зачем то произвела мать природа. Они, они виноваты в войне, они виноваты во всем… Слава истошно кричит во всю глотку… Все это видел Лев и Гаврила, остальные не захотели вступить на порог мертвого места. Это было слишком. Это война зайдет за рамка предыдущих.
Лев был напряжён, как ишак под весом толстяка купца. Здесь не было этого отвратительного запаха — жаренной кошатины. Он давно улетел, это свойственно запахам. Но кое что осталось. Запах смерти. Он чувствовал его, возможно не один, но чётче всех. Этот смрад был хуже. Он не только мешал, он душил. Как хищная змея скручивая жертву. И от этого ему были не по себе. Плевать на бабку, вернее это лишь очередная жертва, которую он не знал и не узнает. Страшен был сам факт, что кто то способен пойти на эту крайнюю меру, убийства невинных. Нагоняло ещё больше отвращения у Льва царила мысль, что огонь навсегда скрыл те преступления, что лисы совершили до…
У Гаврилы была противоположная точка зрения. Сейчас его мысли кружились лишь о бабушке Славы. В его голове появился сутулого безобидного существа, что проводил дни за банками и за гаданием кроссвордов в ежедневной газете и ему было искренне жаль это существо. Возможно все сгорело потому, что всем перерезали глотки до. Возможно их всех разграбили, жестоко избивали, а может даже и не один день мучали. А может тут лежали не только местные, а прошлые заключённые тюрьмы теперь навсегда перемешались с деревенскими.
Слава стоял в этом доме полу час. За это время понял две вещи: первая После погони котов осталось 29. Чуть меньше трёх десятков, жалкое зрелище на фоне того, что было чуть больше недели. Вторая заключалась, что кто бы тут не сжег, что он сделал это лишь с целью убийства. Тагир с шайкой так же решили углубиться в деревушку… Вид обгоревших костей, в том числе и детских, остатки домов и прочих зданий, все это вызывало ужас и страх. Тагир конечно считал, что аристократия превыше других, однако его немного гнилое сердце действительно чувствовал неотвратимый гнев к тому кто это сделал. Ярость его переполняла. Казалось он сейчас схватит свою шашку, что теперь он таскал везде как странная пародия на рыцаря, и разрубит какого нибудь не успевшего Андрея на двое. Он об этом пожалеет, от ему станет куда легче. Кошачий народ столь же велик, как и его аристократия и никто посторонний не смеет над ним глумиться. НИКТО. Пока он на его страже.
Слава вышел из дома бабушки, его окружили сослуживцы. Выглядел он растерянно.
— Слав я конечно понимаю, тебе тяжело и все такое, но ты не знаешь, а есть тут что то пожрать? — спросил Паш
За это он получил подзатыльник от Гриши.
— ау, за что?
— у него бабушка только что умерла, имей совесть.
Паша закатил глазами.
— имей совесть — передразнил он Гришу— у него бабушка пошла с камнем купаться.
Последнее он сказал громче чем думал, по этому его в ту же секунду начали пожирать недовольные глаза. Волайтис ничего не сказал на этот счёт, лишь вздохнул. Тагир отвесил подчинённому уже более серьезный удар.
— погреб моей бабушки цел, видимо лисы не проверяли его, там может быть какая то еда…
Он подошёл к дверце которая рассыпалась от одного шага по ней. Лев, Слава, Гавриил и Гриша спустились, еды здесь было много. Урожай был круглый год Наличие еды Льва ещё больше смутило. Это был даже не грабёж, это был геноцид.
Уже вечером, собрав оставшиеся от домов деревяшки они разожгли костёр. Из овощей они решили сварить рассольник, жаль мясо не было… Гаврила сготовил на удивление хорошо. Из еды были ещё компоты и варенья, какие то овощи и пшено. Удивительно, что оно не испортилось. Сидели ребята молча. Поминали тех кого уже не увидят. Только ближе ко сну начали говорить.
Ночной разговор
Лев лежал на заднем сиденье джипа, что угнал Гриша. Съев две тарелки Гаврилиного супа в желудке была небольшая боль, из за резкого насыщенная. Ну а что делать, если этот простофиля, по мнению Льва, действительно неплохо готовил? Как бы там не было сейчас настроение у него немного поднялось. Сияли его луны и лёжа на сиденьях он на них с удовольствием смотрел, радуясь, что оба солнца поглотила тьма. Здесь, на заднем сиденье машины, он не чувствовал того запаха. Здесь воняло лисами и немного кровью, но это было лучше запаха смерти. Его освободили от дежурства из за этой царапины, по его мнению. Тем не менее новость хорошая, выспаться он очень хотел. Рана могла бы лёгкого начать покрыться гноем или занести какую то дрянь в кровь. Но этого вроде не случилось. Лев не знал, он не врач. Со стороны костра, под приятным светом раздавался гогот. Ещё одна причина полежать в тишине под звёздами, почти все оставшиеся сидели там. Лев немного сщурился от этой мысли, а потом просто лег на бок.
Надя перевязала рану Андрею. Паша, Матвей, Федя и Коля переливали из лисьих джипов бензин. Было решено ехать на грузовиках, остальные две машины они оставят тут. Гавриил, Саша, Тагир, Гриша и та кошка, что была со Львом в машине были выбраны дежурными. Остальные готовились ко сну.
Сидя у огня Гавриил ковырял в нем дрова железкой. Он уже съел третью миску своего супа, хотя ему сказали этого не делать.
— эх… — он тяжело вздохнул — что
