Поняли, - сказали турки, - нужно гендерное равенство, будет вам оно. И распространили статью также на неверных мужей. И сели ждать, когда их примут в Европу. Наши, впрочем, тем отличаются от турок, что давно таких глупостей не ждут.
Вчера в одной из дискуссий зашла речь о том, когда было больше нетерпимости - при советской власти или нынче. Я по этому поводу рассказал историю, которую давно хотел записать.
В конце восьмидесятых, еще при советской власти, был в гостях у друга, а у него как раз в это время случился роман жизни, тридцать лет прошло, они до сих пор вместе. Дело происходило в Питере, неподалеку от Площади Мужества, называемой в народе Площадью Мужеложства. Я засиделся допоздна и пошел ловить такси, друг с обретенным бойфрендом отправились меня провожать.
Ехать от них в центр, куда мне надо было попасть, можно было по-разному, и я в поисках машины все время перебегал с одной стороны на другую, пока друзья мои стояли на месте и целовались. Они прижимались друг к другу под фонарным столбом, шел снег, и он так красиво на них падал, что я боковым зрением это отметил и навсегда запомнил. Но я был не единственным зрителем.
Напротив них через дорогу какая-то девушка "не нашего круга" ловила такси, как и я. Она вглядывалась вдаль, пытаясь разобраться в картинке, но метель портила ей видимость, и в какой-то момент девушка не удержалась и спросила: "Скажите, я правильно вижу - это ведь два парня?". Я ответил, что да. "Поверьте, я никого не осуждаю, - сказала она раздумчиво, - но в мои вологодские мозги это не укладывается".
На всю жизнь запомнил гениальное ее выражение и часто его использую. Хорошая была девушка, очень хорошая и, поверьте мне, совсем не редкая для Москвы и Питера конца восьмидесятых. Водились тогда такие, а теперь не водятся. Ну, почти не водятся. И это самая большая беда, случившаяся при Путине - исчезновение такой девушки, пропажа раздумчивой неуверенности в себе. Для изживания гомофобии, ксенофобии, любой нетерпимости это лучшее подспорье. Либерализм, европеизм, гуманистические ценности и пр. немаловажные подробности - все, что мы любим, с этого начинается.
Эта странная комбинация из венского Кунстхисторишес, я ее на днях там видел. Она образована из "Шубки" Рубенса и картины австрийской художницы Марии Лассниг, писанной сорок пять лет назад. Они стали в пару на выставке The Shape of Time, которая соединяет старую живопись из музейного собрания с работами 19, 20 и даже 21 века из пришлых коллекций. Такие пары сейчас раскиданы по всей постоянной экспозиции Кунстхисторишес.
Про "Шубку" и живопись Лассниг друг мой Аркадий Ипполитов сказал, что "австриячка рядом с Рубенсом это современное издание по гигиене половой жизни рядом с рукописью Платона". Очевидно, что устроители выставки не страшатся такой аналогии. Для них она не "боже, какое падение", а знатная эволюция, случившаяся с женщиной за четыре столетия: будучи объектом у Рубенса, она стала субъектом у Лассниг. На место женщины, которую вожделеют, пришла сама-сама-сама. Такая метаморфоза.
Рыхлая плоть Рубенса, затягивающая и вязкая, словно созданная для сладострастия, ямочки целлюлита, в которых можно пропасть, тело парадно обнаженное, когда нагота становится шубкой, прикрытием, покровом, культурным слоем, про что, собственно, и написана картина. Целлюлит как культурный слой.
У Лассниг нагота простая и честная, безыскусная, как обвисшие груди. Голый человек на голой земле, без покровов и шубок, без парада, без прошлого, его тут нет, без культурных слоев, их нет тоже, они отринуты и забыты. Человек, как он родился, у которого ничего нет и не было. Зато у него что-то будет, по крайней мере, есть на это надежда.
Алексея Малобродского, почти год сидящего в тюрьме до суда, а значит, ни в чем не виновного, мучают заключением в камере, потом дважды обнадеживают (само следствие просит перевести его под домашний арест) и дважды хрясь мордой об стол (суд отказывает следствию). Сердце этого не выдерживает, у подсудимого случается инфаркт, и его отправляют в больницу, где сегодня ночью приковали наручниками к кровати. Только не говорите мне, что таков закон: я догадываюсь. И судья вчера отказала из-за уважения к праву, а из-за чего же еще - решение предыдущего суда ведь не вступило в силу, какая тут апелляция? И высокая власть (Песков, Собянин, сам Путин) может только сердечно желать Малобродскому здоровья, но вмешиваться не смеет - у нас же независимый суд, закон есть закон. Закон в России такой мощный старик, которого все с трепетом чтут, никогда не обходят. Помилуйте, как такое возможно? Поэтому у меня только один вопрос. Вот я - мирный человек, тихий: мне не нравится и никогда не нравился вождь подростков, Муссолини вконтакте, любимый также интеллигенцией; я не хожу ни на какие митинги и терпеть не могу революции и восставший народ. Зачем, за что меня туда толкают?
Надо, наверное, высказаться на актуальную тему, обсуждаемую последние полгода, тем более, что она вряд ли заглохнет. К тому же мне тут напомнили мою статью двадцатилетней давности про фильм "Человек-слон", в которой восславлялась политкорректность, и спросили, не кажется ли мне, что статья эта устарела, ведь нет больше торжества силы, есть, наоборот, торжество слабости и культ жертвы, культ человека-слона, жертва стала главным героем, человек-слон рулит, и пора не его защищать от мира, а мир от него. Такой задали вопрос.
Отвечаю.
Статья про фильм "Человек-слон" была написана, исходя из той аксиомы, что каждый человек в каком-то смысле слон, что он или крив, или кос, или не очень белый, или не вполне гетеросексуальный, что он в чем-то выпадает из любой, самой резиновой нормы, что всякое большинство состоит из меньшинств, и их хотя бы только поэтому не следует чморить. Странно чморить самих себя.
Я, честно говоря, не понимаю, что здесь может устареть. Волга впадает
