Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
– Знаешь, – сказал Юрий. – Я в Москву ехал с теми же проводницами. Глазастые девки! Много чего приметили. Выходил твой карел в Харькове, выходил!
Алена тяжело вздохнула, но ничего не сказала. Собралась идти. Уже сделала несколько шагов, остановилась, сказала:
– Юрай! Если ты карела тронешь разговором, я тебя убью собственными руками. Ну и сяду! Черт со мной! Буду сидеть и знать, что такого дерьма, как ты, нету на белом свете!
– Алена! За что?! – взмолился Юрай.
– За то! – ответила Алена и ушла.
Он же давал слово молчать? Давал! Вот и получил. Мама сказала:
– Зайди к Нине Павловне, сынок. Я ее встретила в магазине, сказала, что ты тут…
Юрай уже вырыл яму и даже разобрал на доски сарайчик, в котором мама в свои молодые годы держала козу для юраевского здоровья, потому что даже последнему дураку ясно, что козье молоко – панацея и спасение во всяком трудном времени. Теперь Юрай ждал мастера, который знал, как эти доски употребить правильно. И опять же – мастер вырезал «очко». Юрай раздумывал, сгодится или не сгодится сей муж для материала на тему: «Не все работники России криворукие, и не все еще спились». Пока ответа на этот вопрос он не получил. Поэтому самое время было сходить к Нине Павловне. А тут еще и инициативная мама – принесла три гладиолуса. Соседка, которая пускала ее в уборную, разрешила «для учительницы» срезать три цветка, «только не красный, не малиновый, не белый и не кудрявый». Маме обломились бледно-розовые цветы с толстенными, какими-то прямо хищными стеблями. Юрай терпеть не мог гладиолусы, это была чистая нелюбовь, не окрашенная в идеологический подтекст, как нелюбовь к гвоздикам. Гладиолус раздражал просто фактом своего существования, и Юрай понял, что на уровне флоры он был нацистом.
– О! – сказала Нина Павловна, смеясь и принимая цветы. – А бояре, а мы к вам пришли!
– Может, отдать их вашей соседке? – спросил Юрай.
– Ну что ты! – ответила Нина Павловна, грубо обрезая толстый стебель. – Мы их сейчас окоротим!
Болтали они с Ниной Павловной до самой ночи, Юрай вспомнил все московские анекдоты последних лет, а Нина Павловна местные. Отсмеялись, и Юрай совсем было собрался уходить, но Нина Павловна предложила:
– Давай еще по кофейку! – Она побежала на кухню, Юрай сладко потянулся в кресле, отмечая про себя, что у него легко получается не говорить «про то». Вот даже про бутылку с олифой он ей ничего не сказал, а она ни о чем не спросила о таком, что зацепило бы «больную тему».
«Ну и слава богу!» – подумал он. Поиграл в сыщика-разбойника, и хватит. Надо было сделать какой-то решающий в этих мыслях жест, и он его сделал, как бы обрубая нечто, и завалил журнальный столик.
– Что там у тебя? – спросила Нина Павловна из кухни.
– Ничего, ничего, собираю! – ответил Юрай, водружая на место газеты, журналы. Боком встал на пол старинный бархатный альбом и посыпались из него незакрепленные фотографии. Он собирал их по одной, почти машинально, пока не засмеялась ему в лицо Рита, голенькая, в купальнике, счастливая, с рыбиной в одной руке и веслом в другой.
Что это за мания у местных, не имеющих завалященькой реки аборигенов, ездить за сотню километров на Дон, чтобы сфотографироваться с рыбой? Где-то существовал и снимок, еще вчера интересовавший его. Снимок некоего Лоди. Но он все, завязал с этим делом, а из альбома снова вывалилась Рита и всем своим загорелым и веселым, еще живым телом говорила сейчас ему: «Ну что ж ты, Юрай?»
– А! – сказала Нина Павловна. – Риточка… Это они с Севой ездили купаться. Ты думаешь, живая рыба? Это муляж. Местные фотографы придумали.
Сейчас, после слов Нины Павловны, стало ясно – рыба из папье-маше или из какого-то другого хрена. Риточка двумя пальчиками держит ее за хвост. Живую бы удержала в метр длины?
Рыба-муляж. А на фотографии – поди, разберись, запросто сходит за живую. Почему-то это взволновало – подставное. Одно вместо другого. Мертвое за живое. В сущности, игра, которой столько же лет, сколько пляжной фотографии. Толстые тетки просовывали лица в силуэты русалок, их мужья – в нарисованных джигитов, а теперь в Москве стоят фанерные Горбачев и Ельцин. Встань, запечатлись.
А тут рыба. Почему-то думалось – из чего ее шили? Или клеили? Или вырезали?
Надо же было придумать!
Вообще все на свете надо сначала придумать. Сначала бывает проект.
– А у нас тут тлеет одна большая склока, – вспомнила Нина Павловна. – Со взятками. Самое смешное – что все давно это знают. С этими взятками жили последние двадцать лет. Платили за квартиры, за должности, за садовые участки, за машины, за аттестаты. За все про все! Спохватились! Преступление! Знаешь, Юрик, это уже никому не надо. Разоблачение. Я сама давала взятку. За квартиру – раз. За потерянные документы своих родителей во время войны – два. За строительство моста через рот – три. Платила, как миленькая. И сейчас платят, только другим. Так вот, тех, кому платили вчера, сегодня хотят судить. Знаешь, чья фамилия там гуляет? Емельянова. Знаешь, кому от этого хуже всего? Севе. Замарают хорошего парня, как пить дать.
– Но он-то при чем?
– Ни при чем. Но брань, Юра, на вороту все-таки виснет… Потом доказывай, то ли ты пальто украл, то ли у тебя украли… Года три тихому пожару, а сейчас начал разгораться вовсю.
– И что Сева?
– Он говорит – уеду куда глаза глядят. И правильно. Надо уезжать. Мальчик он энергичный, а здесь эта история с Емельяновым да могила могут сыграть с ним плохую шутку. Горе не должно быть вечным, Юрай. Горе должно кончаться.
Юрай посмотрел на фотографию Риты. «Слышишь?»
– А я одного типа хотел бы найти, снятого с такой же рыбиной.
Юрай рассказал Нине Павловне про Машу и исчезнувший альбом.
– Все, кто ездит на речку, снимаются с этой рыбой, – покачала головой Нина Павловна. – В каждой семье есть такая фотография. Это наша достопримечательность. Это наш пятигорский провал.
– Моего рыбака зовут Лодя, – сказал Юрай.
– Лодя? – переспросила Нина Павловна. – Я где-то слышала это имя… Убей бог, не помню, где… Лодя-Володя…
– А я уже не верю, что он существует, – признался Юрай. – Между прочим, сортир маме подожгли…
– Юрай! – Нина Павловна взяла его за руку. – Юрай! Не сочиняй! Это даже не смешно. Это просто глупо. Если я тебе рассказываю про наши кошмарики, это не значит, что ты должен придумать пострашнее! Открой балкон. У нас душно.
Юрай отворил скрипучую балконную дверь. Узенький балкончик с хилыми перильцами, казалось, дышал на ладан. «Чертовы строители! – подумал Юрай. – Что за сооружение?»
– Не бойся, – сказала Нина Павловна, будто услышав его мысли. – Он только с виду хлипкий, а по жизни вполне. Шатается и гнется, но не ломается. Как человек…
Юрай смотрел в небо. Где у нас Медведица, с какого краю? Медведица была не с краю. Она висела над ним, выполненная четко, как на чертеже. Окно соседней квартиры было глухо зашторенным, темным. «Там живет горе, – подумал Юрай, – которому полагается кончаться. Все кончается, все…» В черноте окна на подоконнике белелась коробка. Юрай сделал шаг к окну. Коробка с обувью. Торчит носок с толстой подошвой. Ну и что? Пройдись по городу и посчитай, сколько коробок с обувью стоит на подоконниках? У всех коробки, у всех в руках картонная рыба.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
