Ольга, откинувшись на спинку кресла, презрительно фыркнула:
– Вы меня пугать вздумали, господа? Интересно, с какой целью? Могли бы сэкономить время, ваш коллега Рогов уже пытался этим заниматься сегодня и, к сожалению, не преуспел.
– Зачем же нам вас пугать, – тонко усмехнулся Сергей Иванович. – Напротив, мы, Ольга Александровна, хотим предложить вам взаимовыгодное сотрудничество. Вы владеете информацией, очень нужной нам информацией – о ваших поставщиках, клиентах, перекупщиках, коротко говоря, обо всех звеньях этой длинной цепочки. И мы очень заинтересованы в том, чтобы получить эту информацию. До такой степени, что можем пойти вам навстречу и сделать так, чтобы все это досадное недоразумение, в результате которого вы здесь оказались, было забыто.
– Что? – хмыкнула Ольга, откидываясь на спинку кресла. – Вы предлагаете мне стать стукачкой? Да ты рамсы попутал, фраер? – вспомнила она блатной жаргон, на котором так виртуозно умела изъясняться делавшая первые шаги в большом мире криминала юная Фараонша.
Развед Константиныч сдвинул кустистые седые брови и, кажется, приготовился гаркнуть, но коллега его опередил:
– В противном случае, Ольга Александровна, мы ничем не сможем вам помочь.
Ольга посмотрела поверх его головы, туда, где за забранным пуленепробиваемым стеклом полицейского управления догорал солнечный стамбульский день. Где-то там мечется по дому, сходя с ума от неизвестности, Николас. Ольга так ясно увидела его перед собой, стройного, подтянутого, весело хохочущего, с морскими брызгами на лице. Ее личный Посейдон, бог волны, ветра и слепящих лучей. Ее отважный мальчик, наивный, чистый, бросившийся спасать ее с дрянной статуэткой в руке. Неужели она никогда больше его не увидит?
Ее дочка, плоть от ее плоти, родная Машенька. Как она сердито топает маленькими ножками, требуя своего. Как хмурит темные бровки и тут же смеется, весело, заразительно, как отец. Как обнимает ее за шею неловкими ручонками. Ее она тоже больше не увидит?
Выходит, так. Потому что пойти на подобную сделку она ни за что не согласится.
Ольга тряхнула головой – узел на затылке рассыпался, волосы прохладной волной скользнули по спине.
– Ты за кого меня держишь, мусор? – оскалившись, выплюнула она. – Ты думаешь, я про себя плохо понимаю? Шконкой меня напугать хочешь? Да видала я твои угрозы. Мне и на лесоповале не особо поддувает. Вали-ка ты отсюда, рожа мусорская, со своими предложениями.
– А петушку твоему тоже на лесоповале сладко будет? – брякнул вдруг краснорожий генерал.
И у Ольги захолонуло сердце. До сих пор ей и в голову не приходило, что Николасу тоже что-то может угрожать.
– В самом деле, Ольга Александровна, подумайте, – заговорил пришепетывающий Сергей Иванович. – Ваш сожитель Николас Бериша будет осужден за укрывательство. Это как минимум. Уверен, для него найдутся и более интересные статьи. И помочь ему вы никак не сможете.
– Что ты гонишь, падла? – прошипела Ольга. – Николас к России не имеет никакого отношения, он там и не был никогда. Вам до него не дотянуться. Если его и будут судить, то в Евросоюзе.
– Преступления, в которых его обвинят, совершены на территории Турции, а значит, судить его будут здесь. Вы представляете себе, что такое турецкие тюрьмы? – возразил Сергей Иванович.
– Полетит белым лебедем в тюрягу, – громогласно объявил Развед Константиныч. – Там таких любят, волосатиков.
– Вы же понимаете, – вторил ему Сергей Иванович. – Что в наших силах добиться того, чтобы он оказался в камере с не совсем адекватными людьми, осужденными на много лет за тяжкие преступления. Как по вашему, что с ним там произойдет?
Перед глазами потемнело. Представить себе Николаса – смешливого, доброго, благородного, никогда не унывающего, храброго Николаса в тюрьме было невозможно. Этой мысли противилось все ее существо.
– А дочку – в детдом, – припечатал вояка.
– Зачем же в детдом, у малышки есть бабушка, весьма интересная леди, – задумчиво возразил Сергей Иванович. – Правда, уже в годах. Возраст такой, всякое может случиться. И вот тогда – да, останется девочка круглой сиротой на попечении дальних родственников. Вам ведь знакомо, как это бывает, Ольга Александровна?
– Заткнись, – выдавила Ольга.
Она не могла дышать. Горло сдавливало от мысли, что балованная, ни в чем не знающая отказа Машенька повторит ее судьбу. Проклятый Серый умудрился ударить ее в самое больное место, всколыхнуть самый дикий, животный страх, из-за которого она была способна на все.
За окном, окутанные солнечным дневным маревом, виднелись здания Стамбула. И, глядя на них, Ольга вдруг поняла, что это конец. Конец, который должен был наступить рано или поздно – и в ее случае, скорее, рано. Она преступница, она вступила на этот путь много лет назад отчаянной, одинокой, покалеченной девчонкой, еще не отдающей себе отчет в том, что обратной дороги не будет. А дальше все покатилось, как снежный ком, и изменить свою судьбу она уже не могла. Но, трезво понимая свое положение, Ольга не сомневалась, что до старости не доживет. Однажды ее посадят или убьют, скорее, убьют. Умирать не хотелось, но смерти она не боялась, была к ней готова.
Но теперь все изменилось. Она совершила то, на что не имела права. Полюбила, завела семью, родила ребенка. Николас и Мария, самые дорогие люди на свете, не подписывали себе заведомый смертный приговор, как сделала когда-то она, выбрав криминал. И теперь она обязана была их спасти.
Почему-то в голове мелькнуло: «Этим же взяли моего отца?» И Ольга, глядя перед собой остановившимся взглядом, повторила без выражения:
– Этим же вы взяли моего отца?
Сергей Иванович уважительно дернул губами:
– А вы, оказывается, в курсе, что Фараон работал на государственные органы? Что ж, вы всегда отличались острым умом. Тем лучше, сами смотрите, у вас, можно сказать, прямо складывается фамильная династия.
– Фараон этот был вор и предатель, – не согласился Развед Константиныч. – Думал, с разведкой можно шутить. Не вышло!
И у нее не выйдет. Даже если она согласится сдать им всю интересующую их информацию, даже если выйдет отсюда, она все равно не жилец. С ней произойдет то же, что и с ее отцом. Рано или поздно ее убьют. И вопрос лишь в том, кто доберется до нее первым – подельники, которых она слила, или контора, которой она больше не будет нужна. Она смертница, это уже ясно. Но если она выйдет на волю, у нее останется шанс спасти Николая и Машеньку. Увезти их далеко-далеко, поменять документы, положить деньги на имя дочери, чтобы обеспечить ей будущее. Пускай ей придется расти без матери – может быть, это и лучше, чем с такой матерью, как она. Отец у нее замечательный, и капитала им хватит, чтобы никогда ни в чем не нуждаться. Лишь бы они были живы, лишь бы вывести их из-под удара. А сама она… Что ж, она всегда знала, что этим кончится. Умирать не страшно – страшно не успеть спасти своих близких.
