Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
Хьюго Блэквуду, эсквайру
Мое имя Одесса Хардвик. Занимаю должность специального агента в региональном управлении ФБР в Нью-Джерси, в настоящее время выполняю особое задание.
Мой коллега Эрл Соломон посоветовал обратиться к Вам за помощью в очень непростом деле. Подобная практика в ФБР не принята, однако агент Соломон настаивает, тем более расследование зашло в тупик.
Дело касается двух внешне не связанных между собой массовых убийств, которые сейчас у всех на слуху. Одно произошло в Монклере, Нью-Джерси, второе – в Литл-Бруке, на Лонг-Айленде.
Буду благодарна за любое содействие.
В метро Одесса села напротив центральных дверей. Написанное от руки письмо лежало в запечатанном – шесть на девять дюймов – конверте, адресованном Хьюго Блэквуду, эсквайру. Все как велел агент Соломон. Одесса сложила лист пополам – всего раз. Она пристроила конверт на колени, лицевой стороной вниз. Вагон мчался по тоннелю через Гудзон, вез припозднившихся пассажиров из Нью-Джерси на Манхэттен.
Одесса чувствовала себя то крайне целеустремленной, то полной идиоткой. Уверенность сменялась сомнениями. Но даже если она и совершает глупость, вреда от этого никакого. Плюс полная конфиденциальность.
Прогноз погоды не обманул – дождь лил как из ведра. Одесса раскрыла зонт, конверт, чтобы не намок, убрала в карман куртки. Косые струи барабанили по черному нейлону зонта, рикошетили от мостовой. Одесса моментально промокла по щиколотку. Улицы пустовали: ливень разогнал прохожих, а заодно любителей сбегать за кофе и выкурить электронную сигарету. Одессу забрызгало уже по пояс. Мелькнула мысль: а не переждать ли стихию где-нибудь в кафе? Нет, нужно покончить с этим, и чем быстрее, тем лучше. Заслонившись зонтом, Одесса поспешила на Стоун-стрит.
Утром, едва Линус отправился в адвокатскую контору, Одесса навела справки. Узкая, выложенная брусчаткой Стоун-стрит появилась в далеком 1658 году и стала первой мощеной улицей на Манхэттене в эпоху, когда остров был еще голландской торгово-фермерской колонией и звался Новый Амстердам. (Кстати, сама Стоун-стрит тогда называлась Хай-стрит.) Уолл-стрит в тот период представляла собой деревянную оградительную стену на северной границе поселения. С веками наступил неизбежный упадок. В 1970-е Стоун-стрит превратилась в грязный проулок, а в 1980-е и вовсе скатилась до помойки, обезображенной граффити.
Шло время, возводились новые здания, и постепенно улица разделилась на две части. К восточной половине, протяженностью всего два квартала, примыкали отреставрированные мастерские и склады, построенные еще в середине девятнадцатого столетия, после того как крупный пожар 1835 года уничтожил то немногое, что осталось от Нового Амстердама. Улицу переделали исключительно под пешеходное сообщение и переименовали в Саут-Стрит-Сипорт. В своем нынешнем антураже – гранитные мостовые, голубоватый песчаник, фонари, стилизованные под старину, – восточная половина переродилась в настоящую Мекку для любителей уличных ресторанчиков. Развешенные повсюду международные флаги развевались над, пожалуй, самой европейской улицей на всем острове.
На западной половине сохранилась односторонняя магистраль, однако загроможденные лесами здания и стройплощадки сузили дорогу практически до единственной полосы. Пешеходов поблизости не наблюдалось, лишь в конце квартала маячил грузовой фургон с включенной аварийной сигнализацией. После дома номер одиннадцать по Стоун-стрит на ближайшем пронумерованном здании стояла цифра девятнадцать. Одесса повернула назад, исследовала гранитные проемы в поисках указателей, но тщетно. Злая, раздосадованная – угораздило же ее пойти на поводу у чокнутого старика! – она засобиралась домой, как вдруг увидела на выпирающих плитах карниза, разделявших первый и второй этаж, вожделенные цифры.
Два здания почти примыкали друг к другу, между ними, в кирпичной кладке, проступало едва заметное углубление. Снаружи стены украшал орнамент из латунных, позеленевших от времени гербовых лилий.
Здесь, в углублении прятался чугунный почтовый ящик. Одесса прошла мимо него трижды и не заметила. Черная поверхность была гладкой от времени, а не от полировки. По ящику стекала дождевая вода, прорезь для писем терялась в тени.
Одесса воровато огляделась, словно совершала нечто противозаконное. Потом достала конверт и взглянула на имя адресата. Мистер Хьюго Блэквуд. Несколько капель упали на плотную бумагу, чернила слегка расплылись. Одесса быстро опустила письмо в прорезь. Конверт бесшумно сгинул внутри.
Она снова осмотрелась, кожей ощущая чей-то пристальный взгляд. Ни дать ни взять секретная явка, как в каком-нибудь шпионском романе. В переулке царил кромешный мрак, дождь заливал в выставленные окна бывших складов.
Ничего не происходило. Никто не появлялся.
Одесса зашагала прочь, чувствуя, как волосы на затылке становятся дыбом. Прямо через дорогу располагался паб. Сложив зонт, Одесса юркнула внутрь и, устроившись на высоком табурете у окна, заказала латте. С этого угла почтовый ящик просматривался плохо, черные контуры расплывались в пелене дождя. Мимо пробегали пешеходы с зонтиками или расправленными над головой газетами, но никто не остановился, не заглянул в каменный проем, сливавшийся с фасадом. Позади тоже глухая стена. Никакими окольными путями письмо не забрать.
Ерунда какая-то.
Одесса терпеливо ждала. Кофе оказался выше всяких похвал, сливочное тепло приятно разливалось по телу, заставляя забыть промозглую слякоть и сопутствующие обстоятельства, кофеин успокаивал нервы. У нее внезапно поднялось настроение. Точнее, она осознала, насколько паршиво чувствовала себя в последнее время. Отправленное письмо – точнее, сам процесс изложения своих мыслей на бумаге, запечатанный конверт определенного цвета и размера, безымянный проулок на старинной улочке острова с населением в полмиллиона – возымело чудодейственный эффект, какой обычно достигается годами психотерапии.
Наверное, именно этого и добивался Эрл Соломон. Вероятно, весь фокус заключался в том, чтобы помочь ей привести мысли в порядок. А «Хьюго Блэквуд» символизировал определенный психологический настрой.
Дождь прекратился. Одесса спустилась в метро, села в подошедший поезд. В вагоне она размышляла о привычных вещах. Купить продукты. Завернуть в прачечную. Банальные, умиротворяющие мелочи.
По дороге домой она забежала в «Уолгринс» – за сливками, зубной пастой – и остаток пути проделала пешком. Мрачное настроение не улучшилось, однако на душе стало спокойнее. Оставив зонтик у порога, Одесса зашла в квартиру, мокрую куртку повесила на дверную ручку шкафа.
На диване сидел человек.
– Вы звали меня, – произнес Хьюго Блэквуд. – И вот я здесь.
У гостя были черные, как сама ночь, глаза и такие же волосы, которые казались еще темнее на фоне белой алебастровой кожи. Худой, если не сказать костлявый, он обладал поистине сверхъестественной грацией, рождавшей ассоциации с литературными персонажами восемнадцатого или девятнадцатого столетия.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
