– Построим баррикаду на кровати. Знаешь, а тебе идет.
– Что идет?
– Младенец. Ты хорошо смотришься.
– Ну, еще бы! Я давно мечтаю о таком.
О-о-о!!!
Покажите мне женщину, сердце которой не дрогнет от этих слов.
Он мечтает о таком!
Странная мысль пришла мне в голову… Той субботы не было! Не было дождя, исхлеставшего мое лицо, не было ледяной жижи под ногами, и тонированного джипа Льва Таирова, выехавшего из-за поворота, в то время как я покидала поселок на маршрутном автобусе. Не было умиротворенного тепла и тихого позвякивания колокольчиков в ресторане «Киото», не было двух девиц, обсуждающих поведение Арабова. Нонны тоже не было, и она не сказала мне про блондинку, нагло повесившуюся на моего возлюбленного прямо на улице!
Это все мне приснилось!
Мой мужчина – вот он, рядом! Такой родной и близкий, добрый и честный, верный и бесхитростный. А все остальное я придумала, нафантазировала…
Удобная позиция!
Значит, следователя Нелюбина тоже можно считать фантомом?
Его тоже не было?
Надо ли говорить, что ни в семь, ни в восемь, ни в одиннадцать вечера за ребенком никто не приехал!
– Надо брать инициативу в свои руки, – шепотом сказал Никита.
Мы партизанили на кухне – беззвучно пили кофе. Наш монстрик сладко дрых в комнате, обложенный со всех сторон подушками. После удачной трапезы я поменяла ему памперс – и была страшно удивлена, обнаружив под памперсом нечто особенное! Ведь, управляясь с Анечкой, я привыкла видеть младенческий интимный аксессуар совершенно иной конфигурации! А тут такоо-е! Одним словом – жесткое порно. Вот они, мужчины, во всей своей красе! От силы шесть месяцев от роду, а туда же – полностью (и даже с избытком!) оборудован всем необходимым!
Ну, вы понимаете, о чем я…
– Ни фига себе яйца! – открытым текстом выпалил Никита, пока я смущенно отводила взгляд. – Крутой мужик!
В его голосе звучало уважение.
А сейчас наш крутой мужик спал и не догадывался, что мы вот-вот собираемся сбагрить его.
Никита взялся за телефон и через двадцать минут уже владел информацией. Несчастную мать младенца звали Оксаной, ребенка – Дмитрием (медсестра посмотрела запись в паспорте). Как я и предполагала, ему едва исполнилось полгода. Оксана лежала под капельницами в областной клинической больнице № 3 и в сознание не приходила. Дежурный врач по телефону был недоступен, медсестра отвечала на вопросы с излишней сдержанностью – подобная немногословность украсила бы вождя индейского племени, но родственники пациентов наверняка мысленно проклинали эту угрюмую тетку.
– Ну, хотя бы посмотрите у нее в сумочке ежедневник! Или в мобильнике откройте список телефонов и продиктуйте мне, я запишу.
– Нет.
– Почему?
– Не имею права.
– Какого права вы не имеете?
– Шарить по чужим сумкам.
– Ваша высоконравственность, конечно, похвальна, но как же нам найти родственников Оксаны?
– Не знаю.
– Постойте, но паспорт же вы посмотрели по моей просьбе? Ведь паспорт лежал в сумке?
– Тут.
– Что – тут?
– У меня на столе он лежит.
Никита придержал меня рукой на полпути к телефонной трубке – я жаждала крикнуть этой упертой дамочке «колись, корова!». Представляете, они даже не сообщили родственникам! А вдруг у родителей Оксаны инфаркт – подумать только, дочь исчезла вместе с внуком! Испарилась, пропала! Где им ее искать? Правильно, самим обзванивать больницы и морги. А ведь Оксана поступила в приемный покой не из-под моста и не из наркоманского притона, она была полностью укомплектована документами, и при желании ее родственников тут же могли бы вызвать в больницу! Но к чему лишние хлопоты, суета?
Вот так и исчезают люди…
Получается, если нравственность не контролируется строгими законами, то она постепенно изживается обществом как качество, препятствующее человеку поудобнее устроиться в жизни? Наверное, в Америке врач, не поставивший в известность родственников больного, тут же остался бы без места за нарушение инструкции. Да, лучше иметь четкую инструкцию, чем полагаться на здравый смысл и доброту человека.
– Поеду в больницу, – сказал Никита. – По телефону я ничего не добьюсь. Ты справишься тут без меня?
– Пока этот наглый типчик спит – да, – шепотом ответила я. – Езжай!
Родственника Димуси мы дождались только к вечеру воскресенья. Высокий, симпатичный парень лет двадцати пяти, одетый с аккуратностью менеджера средней руки в дешевый костюм и белоснежную рубашку, появился в нашем детприемнике.
– Здравствуйте! – сказал он неуверенно и смущенно.
– Безумно вам рады! Проходите!
В руке парень держал объемную спортивную сумку. Я с ужасом уставилась на нее – мучительная бессонная ночь наделила меня даром ясновидения. Просветив сумку взглядом-рентгеном, я поняла: в ней барахло младенца.
– Ну, где тут мой племяш?! – поинтересовался гость.
– Отдыхает. Чудесный ребенок.
Ночью мы пять раз пили молоко из бутылочки – Дима освоил новый гаджет, и он пришелся ему по душе. Потом мы изящно расправлялись с памперсами: наверное, есть в этом какой-то шик, особая младенческая доблесть – выкладывать внутренний валовой продукт не одномоментно, а поэтапно, дождавшись, когда на тебя наденут чистый подгузник. Затем мы бузили, кувыркались в подушках, пинали тетю Юлю толстыми ножками. Потом – помогали няньке писать статью, нажимали кнопочки, поливали слюнями клавиатуру, норовили облизать монитор. В шесть утра мучитель наконец-то уснул. В половине восьмого вновь потребовал хлеба и зрелищ! Ну, и так далее…
– Я привез ему вещички.
Вот этого я и боялась!!!
– А разве вы не заберете ребенка?
– А я должен его забрать?!!
Симпатичный юноша задохнулся от изумления. На его гладко выбритых щеках играл детский румянец, весьма украшая владельца. Наверное, этот трогательный румянец, а еще – взволнованно вздрагивающий кадык на худой шее, да к тому же – красивые карие глаза уберегли гостя от мгновенной смерти – мне очень хотелось треснуть его по голове чем-нибудь тяжелым.
– Нет, а как это… Постойте… – замямлил он.
– Вы же за Димочкой приехали, правда?
– Нет, ну…
– Как там его мама? Пришла в себя?
– Да плохо с ней все, – сник парень. – Но я не рассчитывал забирать ребенка! Вот, вещи его привез. А вы разве не его няня?
– Начинаю свыкаться с этой ролью. Но я вообще-то… Как вас зовут?
– Андрей.
