— О, очень долго. Не бери в голову… Сейчас это уже не имеет значения.
— Почему? — хмурюсь все сильней я.
— Потому что я теперь замужем. За тобой. Забыл? Мы решили попробовать.
Прерывая наш разговор, в дверь стучат. Открываю. Оказывается, это носильщик поднял наши чемоданы. Впускаю его в номер и отсчитываю чаевые.
— Я в душ, хорошо? — спрашивает Татка, когда мы опять остаемся одни, и неодобрительно косится на зажатый в моей руке бумажник.
— Нет! Погоди…
— Да?
Я хочу спросить, что будет с нами, если этот ее безответный объявится, но это так глупо! И унизительно… К тому же вряд ли она ответит правду. Поэтому я говорю о другом.
— Ты спрашивала, почему я женился… ну, тогда, в первый раз.
— Да?
— Скорее всего, чтобы не быть одному. А вообще потому, что Алинка сказала мне, что беременна, — рублю правду, как есть, хотя это довольно унизительно — признаваться в том, что меня развели, как последнего лоха.
По тому, как распахиваются глаза Татки, понимаю, что об этом факте моей биографии она даже не догадывалась. Еще бы. По понятным причинам на эту тему я предпочитал не распространяться.
— Она… соврала, чтобы тебя охмурить?
Пожимаю плечами и вместо очевидного замечаю:
— Я всегда хотел нормальную семью. Ведь у меня никогда ее не было. Но поскольку был молодым и глупым, выбрал совсем неподходящую женщину, — с намеком стучу пальцем по голове — дурак, мол, был. Признаю. Тата вздыхает. Прислоняется спиной к стене и, сложив на груди руки, смотрит на меня как-то так… снисходительно, что ли?
— А теперь, значит, поумнел и урвал жену получше?
— Очень на это надеюсь, — отчего-то злюсь я.
— Знаешь, в чем твоя проблема, Клим? — вздыхает Тата.
— А она у меня есть?
— Да! Определённо… Ты слишком много думаешь там, где надо чувствовать.
Татка таки уходит в душ, но прежде ласково проводит рукой по моей щеке. А я остаюсь посреди чертового коридора, так явно ощущая это касание. Отмираю спустя пару секунд. Сверяюсь с часами. До званого ужина, который Шульманы устраивают в своем загородном доме, еще достаточно времени. Открываю чемодан, выкладываю свои вещи и специально купленное по такому случаю Таткино платье. Его я выбирал сам. Просто потому, что эта упрямица напрочь отказалась сопровождать меня в походе по магазинам. У Татки прямо какой-то пунктик насчет денег. Она даже подарки не хочет от меня принимать! Это я уже тоже выяснил.
Впрочем, сегодня ей не отвертеться. Приглаживаю пальцами черный бархат. Немцы — довольно скромный народ, и это платье должно прийтись им по вкусу. Хотя мой выбор остановился на этой вещице совсем не поэтому.
— О, как миленько! Ты собираешься идти в платье? Думаешь, Шульманы вот прям настолько ушли вперед в своих взглядах на моду?
Смеюсь. Потому что это и впрямь смешно. Мне нравится Таткино чувство юмора, как и многое другое в ней. За исключением разве что того самого упрямства, с которым, похоже, мне в который раз придется столкнуться.
— В платье пойдешь ты. Я его сам выбирал. Нравится?
Встаю с кровати, подхватываю вещицу и подхожу к заметно нервничающей жене.
— Я говорила, что мне ничего от тебя не надо!
— Ну-ка, примерь! — игнорируя ее протест, тянусь к пояску на махровом халате, который Татка надела после купания. Но та отскакивает от меня, как ужаленная.
— Я не одета!
— Ну, так оденься. Или я тебе помогу, — улыбаюсь, поигрывая бровями. Смущение Таты выглядит так же трогательно, как и неуместно, учитывая все то, что уже было между нами.
— И не подумаю! У меня есть платье. Я пойду либо в нем, либо…
— Голая?
— … либо вообще не пойду! — топает ногой. И тут я понимаю, что передумать её заставит разве что какое-то чудо, ну, или… Хватаюсь за сердце и оседаю на кровать. Актер из меня никудышный, но Татка, напуганная случившейся в самолете историей, реагирует просто мгновенно. Подлетает ко мне, обхватывает лицо ладонями.
— Что? Тебе плохо?! Клим!
— Плохо… Видишь, до чего ты меня довела?
— Я?
Пока моя женушка удивленно хлопает ресницами, я проворно развязываю поясок на ее халате, развожу полы в стороны и касаюсь вершинок груди большими пальцами. На секунду Татка замирает в моих руках, ее взгляд темнеет, и вот сразу после этого мне прилетает. В голову. Подушкой.
— Придурок! Ненормальный! Знаешь, как я испугалась?! А тебе все шутки?
Она опрокидывает меня на кровать и, оседлав, как ковбой мустанга, встряхивает, что есть сил. А я опять улыбаюсь. Резко переворачиваюсь, подминая жену под себя, и веду носом по ее шее.
— Я же правда за тебя испугалась, — вдруг всхлипывает она. — Тогда, в самолете… я, кажется, никогда не испытывала такого ужаса.
Это приятно. Очень… Ее искреннее волнение. Определенно, в этот раз я сделал правильный выбор, чтобы там она ни говорила.
— Ну, извини меня. Я просто не знал, как еще тебя убедить.
— Убедить в чем?
— Надеть это чертово платье! Ради меня… — касаюсь губами трепещущей жилки в яремной впадине, прихватываю кожу зубами, — пожалуйста…
И дело ведь даже не в этой проклятой тряпке! Я просто хочу понять, чем она готова пожертвовать ради наших отношений. Не спрашивайте, зачем мне это. Я и сам не знаю.
— Ладно. Хорошо… Но только на этот раз. Себе я его не оставлю! А теперь отпусти.
В голос Татки просачиваются непонятные мне жалобные нотки. Качаю головой, но в сторону откатываюсь не сразу. Мне нравится, как совпадают наши тела, как трепещет тоненькая голубая жилка под нежным атласом кожи, выдавая ее волнение и… желание. Не знаю, кого там она любит, и знать не хочу! Пока мне достаточно того, как реагирует Таткино тело на мою близость. Слова бывают обманчивы. Но ничто не может заставить тело солгать.
Как я и думал, платье идеально подходит Тате. Бюстье подчеркивает высокую грудь и тонкую талию. Не будь Татка такой худышкой, бархат бы добавил ей ненужных объемов, но с фигурой моей жены, как и со всем остальным, все в полном порядке. Я настоящий счастливчик — с какой стороны ни смотри. Веки тяжелеют. И с каждой проведенной с ней рядом секундой мне все меньше хочется куда-то ехать. Откашливаюсь, вдруг вспомнив о том, что забыл едва ли не самое главное.
— У меня кое-что для тебя есть. В прошлый раз Шульман вроде бы ничего не заметил, но сейчас лучше предусмотреть каждую мелочь.
Достаю небольшую коробочку. Открываю, глядя Татке в глаза. Вижу, как судорожно она втягивает воздух, прежде чем вообще разучиться дышать.
— Иди сюда, — подзываю Татку рукой.
— Мне не нужны от тебя подарки, — повторяет она опостылевшую до печенок фразу.
