— Марлок заставил тебя сделать предложение Анне? — развернулся он.
Тот отрицательно покачал головой.
— Я люблю её. Я очень её люблю, — схватился он за голову. — И Анна…
Бесс предупреждающе поднял руку.
— Не смей пачкать при мне её имя своим грязным ртом.
— Вы скажете ей?
— О чём? — изобразил Бесс искреннее удивление.
— Обо мне и… — он повесил голову.
— То есть ты это даже вслух произнести не можешь, а я по-твоему буду рассказывать девушке о женихе всякую дрянь и тревожить её нежную душу этой грязью?
Честно говоря, Бесс и сам пока не знал, что делать. Как оградить Анну от разочарования первой влюблённости. Свет её искренней привязанности к этому треклятому Оланду, чистый и нежный, отражался в душе Бесса таким смятением. Он видел его, чувствовал, берёг. Разбить ей сердце его мерзкой тайной — и она навсегда разучится доверять мужчинам. А за какие-нибудь грешки помельче она ведь Оланда простит и ни за что не разорвёт помолвку.
Да Бесс и не хотел препятствовать этому браку. Он был хуже, куда хуже этого Ригго. Он — демон, тень преисподней, мрак. Бессмертный дух, несущий в этот мир зло. Непутёвый приёмный сын бога.
Зачем она ему? Сорвать этот нежный цветок и бросить в грязь? В пекло его нечестивой жизни? Ну какой из него муж? Какой, отчевы мандавошки, семьянин! Бесс едва не рассмеялся. Она была слишком дорога ему, эта девочка. Слишком хрупка, чиста и наивна. Слишком невинна, чтобы сделать её своей, обречь на бездетность и жизнь во грехе. Это будет мучить её всю жизнь. Нет. Он должен отдать её в надёжные достойные мужские руки и забыть. И прочь, подальше от неё. Прочь!
— А что делать мне? — напомнив о себе, с надеждой в голосе спросил этот… и ведь язык не поворачивался теперь назвать парня ни дурень, ни недоумок, ни идиот.
А что и правда с ним делать? Сможет ли он дать Анне счастье, которого она достойна? Вдруг он ещё не безнадёжен? Но здесь Бесс был бессилен. Он не мог изменить его прошлое, не мог дать ему новую жизнь. Единственное, что ещё он мог — спасти его грешную душу. Но в его возрасте разве думают о душе? Разве представляют себе ужасы, что ждут грешников в преисподней. Хотя большая часть из них и выдумки церкви, но, попадая туда, мало кто не раскаивается, что жил нечестиво. И пусть бог добр и справедлив, но без страха, правил и законов люди как безмозглые овцы без пастуха — не ведают, что творят.
— А что ты обычно делаешь в это время? — покачал головой Бесс.
— Сплю, наверно, — пожал плечами Оланд.
— Тогда иди и ложись спать.
Ригг потоптался на месте.
— Спокойной ночи! — промямлил он и пошёл.
Нет, всё же он идиот, вздохнул Бесс.
В спальне Оранты его встретило наглухо закрытое окно и плотно задёрнутые шторы.
"Ну надо же, обиделась", — усмехнулся он. Но даже обрадовался.
С той стороны дома, где покои коронессы выходили на большой общий балкон, он тихо прошёл вдоль резных бортиков балюстрады, мимо комнаты Анны, стараясь в ту сторону даже не смотреть.
Опрокинул полстакана какого-то крепкого пойла и упал ничком на кровать в своей комнате, даже не раздеваясь. Действие его "лекарства" заканчивалось, а камень на груди Анны не просто призывал его находиться рядом, он требовал от Бесса её тела.
И это становилось невыносимым.
Глава 11. Анна
Через несколько дней после Дня Прощания с летом Оранта получила в подарок от корона Пелеславии несколько ящиков игристого напитка и решила устроить по этому поводу бал. Не настоящий, конечно. А просто небольшой домашний, семейный маскарад в честь наступления осени.
— И вообще, хочу праздника, — небрежно махнула она веером, давая Сантиверре распоряжение Игристое Пелеславское уложить на ледник, и к вечеру всем быть в нарядах.
— А я тебе говорю, они поссорились, — шептала одна служанка другой, подшивая прямо на Анне, стоявшей на табуретке, подол платья. Новых платьев Анне за лето сшили немало, но из-за траура надевать их было некуда. А тут раз праздник семейный и устраивали его на улице, она решила разумно сэкономить и велела укоротить одно из платьев, подаренных Лули. — Раньше у неё в спальне такое творилось, когда туда сьер Бесс приходил, а теперь тишина.
— Да я и сама вижу, ходит мрачнее тучи и в другую сторону от него смотрит.
— А сьер Бесс тоже зол и угрюм, а коронессу словно не замечает.
— Ну-ка прекратите, сплетницы, — слегка топнула Анна ногой, — это что за разговоры?
— Да уж как есть, так и говорим, сьерита, — вздохнула из служанок та, что была постарше. — То каждую ночь коронессе в комнату закуски разные несут, вино. А оттуда смех, крики, стоны до утра раздаются. А тут — тишина.
— И сьер Бриар в своей комнате ночует, — закивала та, что помоложе.
Ох, как не нравились Анне эти разговоры. И хоть знала, что слуги не просто так болтают, но Бесс и Оранта? Нет, нет, нет… гнала она эти мысли. Неприятные ей сами по себе, но к тому же ещё и ревнивые, собственнические. Они её расстраивали, как и равнодушие Бесса к её помолвке. Как и то, что молчит её больная рука. Не просто не болит, а больше никак не реагируют на его присутствие.
Или это потому, что он и так всё время рядом? Потому что вольно или невольно, а она ведь всё время видит его, слышит, и ловит, именно ловит его взгляды, специально неожиданно поворачиваясь, или вдруг внезапно поднимая на него глаза. Но он встречает её взгляды спокойно и равнодушно. Лишь иногда усмехается, словно понимая, что она специально.
— Прекратите распускать эти неприличные сплетни, — пригрозила Анна.
— Да какие же они неприличные, — снова возразила та, что постарше. — Коронесса женщина молодая, вдовая, а сьер Бриар холост, молод, горяч и приятен собой.
— Будь я на месте коронессы, я бы тоже из постели с ним не вылезала, — неприлично хихикнула вторая.
— Святая Ассанта! — гневно выдохнула Анна. — Как вам не стыдно.
И вдруг почувствовала, что покраснела, когда воображение щедро нарисовало ей картинку, совместив обнажённого демона с коронессой, а потом заменила её на себя и щедро добавило приснившийся поцелуй.
"Святая Ассанта! — взмолилась она, стараясь не слушать как эти две негодницы делятся такими подробностями, что уши горели. — Упаси меня от этих грешных мыслей. Упаси и сохрани!"
Я без пяти минут жена, напоминала Анна себе. Но представить Ригго вместо демона у неё никак не получалось. Хотя его поцелуи, прикосновения, объятия и высекали из неё искры, но искры…
"… такие же как вот этот огонь шутих", — подумала она, уже стоя рядом с Ригго на празднике, когда они смотрели на шипящие и разбрызгивающие огонь крутящиеся колёса. Снопы эти искр рассыпались вокруг, освещали небо, падали на землю. Даже долетали до близко стоящих к ним зевак. Но не ранили. Не жгли, не воспламеняли. Даже не грели.
