Права мудрец, в самом деле, уже много Шуи, но все еще не достаточно. Сквозь туман снова рисуются воспоминания. Никогда ничего не просил для себя, но случай особый. Сидел и бледнел в кабинете у Наилия, долго не мог заговорить. Генерал клещами вытянул и про Флору и про погоны, а потом провалился в раздумья. «Будешь капитаном», сказал мне, «главой медицинской службы моего легиона. Давно стоило придумать эту должность».
- Я стал капитаном, хотел обрадовать Флору, но не успел, - говорю, перетерпев вторую волну, и делаю еще глоток, - ждал её в кафе. Мороженое растаяло в приторную лужицу, дневной перерыв давно закончился, а она не пришла. Мне с диспетчерской позвонили и сказали, что на мосту серьезная авария. У грузовика тормоза отказали, и он пробил ограждение пешеходной зоны. Гражданские медики помощи просили. Я подтвердил наше участие и сказал, что рядом, сам туда пойду.
Не знаю, сказал ли все вслух или замолчал на середине. Жар бьет в голову, вышибая сознание. Тьма обнимает и не отпускает, пока сквозь черноту не чувствую холодное прикосновение ко лбу. Поэтесса обтирает мокрым платком и зовет по имени.
Вот теперь точно все. Остаток сил трачу, чтобы подняться на ноги. Пол качается и стену отпустить страшно.
- Пойдем спать, капитан Назо, - шепчет мудрец над ухом. А я упрямо не хочу принимать её помощь. Все равно не дотащит, если сам не дойду. Тоже ведь под Шуи, вон и глаза блестят, и губы пересохшие облизывает. Плыву по квартире, тяжело огибая углы мебели и выбирая место, чтобы упасть не на стекло. Меня болтает из стороны в сторону и, падая на кровать в спальне, я почти счастлив, что добрался. Лежа только хуже. Потолок закручивается спиралью, тошнота подступает к горлу. От второй волны точно отключусь, осталось совсем чуть-чуть. Ловлю Поэтессу за руку, когда тянет молнию на комбинезоне вниз.
- Тебя как... зовут...
- Поэтесса, - ласково отвечает мудрец.
- Зовут... как.
Вместо языка сплошной отек, не выскажу мысль, но моя соседка по квартире понимает.
- Диана.
- Хорошее... имя.
Закрываю глаза и слушаю шорох ткани. Догадываюсь, что раздевает за мгновение до того, как жар топит меня и уносит в беспамятство.
Публий и Поэтесса - Глава 9 - Нельзя терпеть боль
Уснула все-таки в его кровати. Боялась, что Публию станет плохо ночью, а я не услышу из гостиной. Бегала проверить дыхание и пульс. Не помню, как осталась.
Огромная кровать, а капитан лежит на мне, положив голову на плечо и обнимает. Несуществующие боги, проснется - не о том подумает. Осторожно выбираюсь из-под него, подкладывая вместо себя подушку. Снова трогаю за запястье и считаю удары. Нормально. Пережили эту ночь.
Помню все, будто ни одного глотка Шуи не сделала. Лучше бы я оказалась права и Флора просто ушла, сказав что-нибудь злое на прощание, но не так. Была любовь, была вся жизнь впереди, остались только рисунки и не нужное теперь звание. В работе похоронил своё горе, как я когда-то. Но сейчас нестерпимо стыдно за свою трагедию. Мелочь, ерунда, разрушившая жизнь.
Раздираю пальцами спутанные кудри и поправляю мятую больничную форму. Позже переоденусь, спрятала вчера все подарки, ни до них сейчас, только цветы стоят в стакане с водой. На завтрак яичница, молоко и все те же разогретые ломтики мяса. Ставлю тарелки на стол и слышу плеск воды из ванной комнаты. Проснулся. Приходит в форме, гладко выбритый, с зачесанными назад мокрыми волосами. Только тени под глазами, и поджатые губы выдают как ему после вчерашнего.
- Диана, я забыл сказать, что узнал про мудрецов.
Вздрагиваю от собственного имени. Если его помнит, то и остальное тоже. Как раздевала, как поила водой и уснула под боком. Краснеть я не умею, но взгляд не поднимаю. Публий садится за стол и берет вилку.
- Мотылек с генералом. Они даже не в нашем секторе.
Прячу улыбку за глотком молока. Не сомневалась, что Его Превосходство из рук Мотылька уже не выпустит. Значит и у неё маленькая сказка о нормальной жизни. А еще о любви. Это хорошо. Юные и трепетные должны любить. И не так важно, что будет потом, нужно наслаждаться своим сейчас.
- Конспиролог снова в армии, - продолжает рассказывать Публий, - а Маятник и Создатель пропали.
Плохие новости, сказанные сухим и будничным тоном, все равно легче не воспринимаются. Теряю аппетит и утешаю себя только тем, что пропали - это не убиты. Ценные фигуры, без присмотра их не оставят.
- Спасибо, Публий. Представляю, как сложно было это узнать.
Военный врач морщится и дергает плечом.
- На мудрецах сейчас больше грифов «совершенно секретно», чем на космическом вооружении планетарного поражения. Придется тебе потерпеть меня еще несколько дней, пока не решат, что с вами делать.
Замечаю, что и он в глаза мне не смотрит. Торопливо ест яичницу и залпом выпивает молоко.
- Прости, я не должен был выплескивать на тебя...
Замолкает, глядя в пустую тарелку. Мужчины не плачут и не делятся своей болью с первым попавшимся мудрецом. Это так же стыдно, как раздеться догола в центральном парке. Даже друг с другом, даже под Шуи они редко откровенны. Закрыты своими правилами как молнией на комбинезоне. Наглухо. Под горло.
- Все правильно, - говорю, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, - хуже, если бы дальше молчал...
Останавливаюсь, не идут слова. Мне проще обнять, как ночью, когда понимала, что крепко спит. Слетела броня из резких слов и сдержанность сжатой пружины. Ближе и роднее никого не было. А сейчас я не знаю, кто передо мной: Публий или капитан Назо?
- Нельзя терпеть боль, я знаю, - глухо отвечает он и прощается кивком головы. Уходит, оставляя меня одну на еще один долгий день шататься по квартире. Предсказания почти не мучают и рифмуют о чем-то далеком и туманном. О полноводном Тарсе под ногами и закате на набережной. Правда, вчерашнее бытовое вот-вот должно исполниться. Предвиделось мне, что буду по локоть и по колено в крови. Испугалась сначала, а потом почувствовала, как тянет поясницу. Период каждый месяц смещается на три дня, но сейчас, кажется, придет еще раньше. Перенервничала, бывает. Плохо то, что я больше не в палате медицинского центра, где в тумбочке лежал запас всего необходимого. У Публия точно нет, можно не искать, а попросить все время было некогда или не вовремя. Особенно вчера. Остается только надеяться, что дотерплю до завтра.
Но к середине дня становится ясно, что мои обстоятельства моё собственное тело не интересуют. Спазмом сводит низ живота, и я спешно бегу в ванную комнату искать хоть что-нибудь. Здесь только полотенца, даже салфеток нет. Выбираю самое маленькое и стараюсь хоть как-то приспособить. Хорошо, что больничная форма свободного кроя и рубашка закрывает бедра.
Пока готовлю ужин, боль усиливается. От мыслей о потери крови во рту становится сухо, голова плывет и накатывает слабость. Не привыкла жаловаться на женскую физиологию, но иногда очень хочется свернуться клубком на кровати под одеялом и чтоб никто не трогал. Публий снова опаздывает. Накрываю на стол, со вздохом смотрю на часы и ухожу в гостиную на диван. Полотенцами закрываю обивку и ложусь. Ноет и болит не только живот и спина. Кажется, что внутри кто-то завязал все органы в узел и продолжает его затягивать. Ворочаюсь с боку на бок, проклиная тот миг, когда родилась женщиной. Я мудрец с психиатрическим диагнозом, трубы перевязаны, регулярный период давно не нужен, а мучиться продолжаю. На мгновение прикрываю глаза, пережидая очередной спазм и слышу.
