Он, только он одинспособен дать мне ответна все вопросы мои.
29
Либа
Мои руки перепачканы в земле, зато ногти опять розовые и вполне человеческие. Прислушиваюсь, но различаю лишь стук собственного сердца и со всех ног бегу домой.
Кем был тот человек на базаре? Может, надо сообщить о нём кахалу, и Лайя не единственная, кому нужна защита? Может быть, мы все под ударом?
Кое-как вытерев ладони о юбку, открываю дверь. Увидев меня, Лайя вскрикивает.
– Ты дома? – спрашиваю.
– Ну да. А где же ещё?
– Я думала… думала, ты ушла.
– Я чай пью. – Сестра улыбается. – Для шаббеса тоже заварила.
На сердце у меня теплеет. Всё у нас наладится, всё.
– Лайя, я тебя очень люблю. Прости меня. Вдруг навалилась такая ответственность. Я за тебя боюсь, ближе тебя у меня в целом свете никого нет.
– Я тоже очень тебя люблю. – Сестра меня обнимает.
– И по тяте с матушкой я скучаю, – признаюсь ей. – Страшно за них. Устала я, Лайя, просто сил больше нет.
– Понимаю, – шепчет она, гладя мои волосы. – Знаю, ты стараешься присматривать за мной, чтобы я чего не натворила. Но не могу же я всю жизнь просидеть взаперти? Мне хочется побыть на людях, узнать их получше.
– Да-да, прости меня, сестрица. Слушай, Лайя… О чём тебе рассказала матушка перед отъездом?
– Либа, я знаю, кто ты.
– Знаешь? – Я едва не подпрыгиваю.
– У меня теперь такое чувство, что всегда знала. После маминого признания многое словно встало на свои места.
– Ты когда-нибудь замечала… то есть ты не начинала… – умолкаю, смешавшись, закрываю глаза и выпаливаю одним духом: – Иногда мои ногти удлиняются, зубы становятся острыми. И ещё. Мне всё время хочется есть.
– А у меня спина зудит и руки болят. Кажется, спрыгну с крыши – и полечу.
Мы с сестрой смотрим друг на друга, впервые увидев в новом свете. Однако я не знаю, как сказать Лайе, что за ней могут прилететь лебеди. Очень не хочется этого говорить. Очень страшно потерять сестру. Решаюсь только пробормотать:
– Скажешь, если увидишь поблизости лебедей?
– Да я их всё время вижу.
– Правда?
– Ага. На реке, в небе… Один даже повадился на нашу крышу прилетать. А ты скажешь, если увидишь медведей?
– Скажу. Держись от лебедей подальше, хорошо? И на крышу не вылезай. Обещаешь?
Лайя согласно кивает, но по глазам вижу – врёт.
– Ты в самом деле думаешь, что речь идёт об обычных медведях? – спрашиваю.
– Не знаю, но собираюсь выяснить.
– Сейчас я была в лесу, и мне показалось, будто за мной подсматривают. Попыталась догнать соглядатая, да куда там! Слишком быстр. Заметила только мелькнувший мех. Вечером смотри в оба, Лайюшка. Теперь я не единственный медведь в окрестностях.
– Буду настороже. Но и ты тоже поостерегись. Неразумно гоняться по лесу за незнакомыми медведями.
– Постараюсь. Пообещай мне ещё кое-что.
– Что?
– Если увидишь, как я… меняюсь, беги, Лайя, беги со всех ног.
– Куда и зачем?
– Затем, что я себе не доверяю. Я себя боюсь. Вдруг потеряю голову и наброшусь на родную сестру?
– Я-то тебе доверяю.
– Ну, хоть одна из нас мне доверяет, и то хлеб, – вздыхаю.
– А что у тебя с Довидом?
– Нет у меня ничего с Довидом, – качаю головой.
Слова отзываются тупой болью.
– Выше нос, Либа. Ты у нас умница, наверняка что-нибудь придумаешь.
– Тебе всё просто, Лайя. Береги себя, ладно? Не верю я этому Фёдору. Откуда ты знаешь, может быть, тебя ждёт иной суженый?
– Тогда ему следует поторопиться и срочно дать о себе знать. – Лайя упрямо скрещивает руки на груди.
– Всё же не стоит кидаться на первого встречного.
– А тебе в таком случае тоже нужно погулять с двумя-тремя городскими парнями?
– Не перегибай палку.
– Я и не перегибаю.
Лайя смотрит в упор. В её светло-голубых глазах я вижу отражение своих тёмно-карих и понимаю, что прошлого уже не вернуть. Впрочем, вероятно, оно и к лучшему? Всё идёт своим чередом, так, как должно. Мы переменчивы, будто луна.
– Может быть, в городе безопаснее? – спрашивает Лайя.
– Сама о том же думаю, – отвечаю ей, и меня передёргивает при воспоминании об увиденном в лесу.
