Грань душевного равновесия,Cезон потерь.Буду любить тебя, дорогая,Мне не нужна причина.
Мне не нужна причина.
Гэвин
(прекращает играть. Делает пару шагов вперед по сцене, ставит гитару на пол, а потом падает на колени):
Грейс. Будь моей девушкой.
Грейс начинает плакать, и Гэвин встает, берет ее на руки. Он кружит ее, и она откидывает голову назад, смеется.
Гэвин
(шепчет в ее губы):
Скажи мне, что это стоило риска быть пойманными.
Она наклоняет набок его шляпу и прижимает свои губы к его.
Грейс:
Это стоило того.
Неизвестный голос:
Эй!
Гэвин:
Черт.
Он ставит Грейс на землю, и они бегут, держась за руки, со сцены, а охранник светит на них фонариком. Они бегут по территории школы, мимо библиотеки и столовой. Когда они добегают до машины Гэвина, Грейс ложится на капот и смеется.
Так что мы официально вместе.
Я не витаю в облаках, я выше облаков. Это нереально, это счастье. Я боюсь, что вселенная заметит и заберет тебя у меня. Потому что это нечестно – чувствовать себя так хорошо, как я себя чувствую.
Я не представляю пока, какие жертвы ждут меня впереди. Я такая бестолковая, Гэвин. Такая чертовски бестолковая.
– Эй, – шепчешь ты, – хочу спросить кое-что.
Мы сидим в твоей машине. Прошло всего несколько часов после того, как ты спел мне песню, но небо уже светлеет. Скоро нужно идти.
Я целую тебя в нос:
– Давай.
– Теперь, когда мы вместе, мне кажется, ну, нам нужно рассказать о том, что мы делали с другими людьми.
У меня уходит минута на то, чтобы понять, о чем ты говоришь.
– Ты имеешь в виду… физические отношения?
Ты киваешь:
– Нам просто нужно раз и навсегда это выяснить, понимаешь?
Мы лежим лицом друг к другу на наших креслах, а руки переплетены над ручным тормозом.
– Не знаю, Гэв…
Твоя хватка становится сильнее.
– То есть… не то чтобы ты много этим занималась… Да?
Я слышу легкий оттенок паники в твоем голосе. Я качаю головой.
– Нет, по правде говоря, нет.
– Хорошо, тогда… – Когда я ничего не говорю, ты немного приподнимаешься. – Я хочу, чтобы бы могли рассказывать друг другу о чем угодно. Понимаешь?
Я думаю о своей маме и Великане, обо всех их секретах: всех «не-говори-маме» Великана и маминых «чего-Рой-не-знает-ему-не-навредит». Я не хочу быть похожими на них. Совсем.
– Это пустяки, – говоришь ты. Ты подносишь мою руку к губам и целуешь. – Я начну.
Ты рассказываешь мне о Саммер. Как вы занимались всем, кроме секса. Я шокирована новостью, что ты девственник. Я бы никогда не догадалась.
– Почему вы не занимались этим? – спрашиваю я. – Ну, сексом?
Ты играешь с ключами, рассматривая их.
– Она религиозная. И… просто не казалось, что это правильно. – Твои глаза встречаются с моими. – Так что…
Я делаю вдох и рассказываю тебе о трех парнях, которых я целовала. О парне постарше, которому я разрешила запустить руки под кофту и в трусы в восьмом классе.
Ты бледнеешь.
– Ты… что-то с ним делала?
Эта красивая, идеальная ночь внезапно разрушена. Я вижу битву внутри тебя. Она разворачивается в твоих глазах. Ты раздумываешь, правда ли хочешь быть со мной. Может быть, ты бросишь меня до первого урока. До него осталось всего четыре часа.
– Да, – шепчу я.
Я рассказываю тебе, что раньше не видела пенис до этого, как я держала его в руке. «Смотри, что ты со мной делаешь», – говорил старший парень.
– Я убью его, – бормочешь ты.
– Гэв. Он типа далеко.
– Откуда ты знаешь? – спрашиваешь ты. – Вы что, общаетесь?
– Нет. Боже, нет. Это была летняя интрижка. В лагере. – Я протягиваю руку и сжимаю твою. – Это было очень давно. Вечность назад.
Внезапно я чувствую себя виноватой, словно изменила тебе. Ты не смотришь на меня, и кажется, что ты очень далеко, словно то, что я делала с теми парнями, возвело между нами стену. Я чувствую себя грязной, испорченной. Интересно, думаешь ли ты, что я шлюха. Без предупреждения я разражаюсь слезами.
Ты смотришь на меня, пораженный:
– Грейс! О боже, прости. Ш-ш-ш-ш. – Ты притягиваешь меня к себе, так что я теперь сижу на твоих коленях. – Не плачь, дорогая, – шепчешь ты. – Все это дерьмо в прошлом. Теперь только ты и я. Вот что имеет значение.
