– Потому что у страдания просто нет смысла! А теперь спросите себя, зачем вы любите.
– Но ведь на этот вопрос тоже нет ответа…
– Но что вы чувствуете? – голос радийного гостя стал серьезным.
– Ну, я… – растерялся интервьюер.
– Чувствуете или не чувствуете? – быстро и как-то по-деловому спросил мужчина.
– Чувствую, да, – признался журналист. – Ну… это же понятно, зачем люблю.
– Внутренний свет? – уточнил его гость, ни секунды не сомневаясь в том, что правильно «угадал».
– Да, – подтвердил ведущий.
– Вот, видите – вы можете говорить с самим собой! – чувствовалось, что гость очень радовался успехам своего собеседника.
– И неужели так просто?.. – ведущий и сам был так доволен своими успехами, что даже не верил им.
– Мы страдаем только до тех пор, пока нам кажется, что в этом мероприятии есть какой-то смысл, – тут голос рассказчика стал веселым, – какая-то романтика, если хотите. Но спроси себя: «Зачем я страдаю?» И тебе станет понятно – это абсолютно бессмысленная вещь!
Если кому-то нравится тратить время, силы на бессмысленные вещи, он, конечно, может этим заниматься. Грубо говоря, хочет страдать – пусть страдает. Но тот, кто хочет, чтобы в его жизни был смысл, просто не имеет права тратить ее на бессмысленные вещи! И первая из этих бессмыслиц – страдание, о котором вы меня спрашиваете.
А первая из вещей, которая, наоборот, наполняет нашу жизнь смыслом, – это наши чувства, наше отношение к людям, которые нам дороги. Да, мы не можем дать четкий, конкретный ответ на вопрос: «Зачем я люблю?» Но тут ведь и сам вопрос лишен всякого смысла! Зачем я люблю?! Спросили тоже! Это настолько очевидно, настолько важно, настолько где-то внутри, в душе, в душе каждого из нас, что и спрашивать-то как-то глупо! Люблю – да! И все!
– А это только любви касается? – уточнил ведущий.
Нет, совсем нет! Знаете, если вы смотрите на вещи поверхностно – а все мы часто этим грешим, – вы неизбежно попадаете в западню. Так устроен наш разум – то, что на поверхности, его путает. Поэтому мы должны научиться видеть суть вещей, не то, что на поверхности, а то, что за этой поверхностью. Страдание – это испытание, да. Но у самого страдания нет сути. Оно – пустышка. А у счастья есть суть, тут даже объяснять нечего. И так во всем.
– А можно пример? – попросил ведущий.
– Хотите пример? – задумался его собеседник. – Хорошо. Можно преподавать… ну, возьмем – математику, а можно быть настоящим учителем. И вы же понимаете разницу… Одно на поверхности, другое – внутри. А можно, например, танцевать – в ансамбле песни и пляски. Но можно и быть настоящим танцором – человеком, у которого душа танцует. Понимаете?.. Как у Ницше: «Я поверил бы только в то божество, которое умело бы танцевать!» Ну, право, он же не о фуэте говорил!
– Ну, и все же… – не унимался ведущий ночного эфира. – Как же отличить то, что имеет смысл, от того, что не имеет смысла?
Его гость снова рассмеялся:
– Я же говорю вам, просто спросите себя: «Зачем?» Себя спросите. И получите ответ. Уверяю вас, правда!
Пошли помехи, голоса стали пропадать.
И этот странный ночной разговор прервался.
Когда радиоприемник снова поймал волну, там играла музыка.
Хорошая, красивая, чистая музыка.
А Максим уже ответил себе на вопрос – «Зачем?
Теперь он смотрел на Аню, и ему нужно было ей что-то сказать.
Что-то очень важное, что-то, что он только сейчас понял…
Но она так сладко спала.
Уставшая, измучившаяся.
Максим боялся и не хотел тревожить ее сон. Он погладил вокруг нее воздух – нежно, едва касаясь.
Потом огляделся вокруг.
На прикроватном столике для медицинских инструментов лежал график его температуры и кровяного давления, а рядом карандаш.
Максим еще раз посмотрел на Аню и записал то, что хотел ей сказать.
Так… чтобы не забыть, не забывать, никогда…
ЭПИЛОГ
Данила очень удивился, когда Аня сунула ему в руку какой-то больничный документ с графиком.
– Я думаю, это ваше, – сказала она и улыбнулась. – Спасибо за все. Не знаю, что сказать. Все это так… В общем, спасибо.
Она уже собиралась уходить, как вдруг обернулась и спросила:
– А вы, правда, напишите книгу про учителя танцев?
– Про самого настоящего учителя, – ответил я, выдержал паузу и добавил, – танцев.
– Спасибо, – сказала Аня, и на ее глазах блеснули слезы счастья.
Она повернулась и пошла по коридору.
– Анхель, смотри! – Данила показывал мне написанный поверх графика текст Третьей Скрижали Завета.
– А… – Аня снова обернулась.
– Что? – улыбнулся я, глядя на ее тон кую фигуру, словно выточенную ярким утренним светом, льющимся из больничного окна.
– Я не очень хорошо знаю историю, – нежная, смущенная улыбка играла на ее устах. – Что там с ними произошло?
– С ними – это с Нероном и Петронием? – уточнил я и посмотрел на нее с наигранной укоризной.
– Да, – Аня залилась румянцем и шкодливо прищурилась.
– Через год Петрония обвинят в заговоре и он покончит с собой. А еще через три года с собой покончит и сам Нерон. Сенат объявит его врагом отечества…
– Понятно, – сказала Аня, судя по всему, она была очень довольна этой «новостью». – Ну, тогда я пойду?..
– Иди, иди… Он тебя ждет, – рассмеялся Данила.
Я принялся читать текст Третьей Скрижали Завета.
– Смешная, – протянул Данила, глядя на ее летящую, танцующую походку.
– А мы-то с тобой хороши). – воскликнул я, потирая затылок.
– Ну уж нет! Ты – «хорош" – Данила театрально вскинул руки и широким шагом на правился к выходу. – И он еще называет меня „материалистом“! Имеет наглость! Ну вы по думайте только, какой нахал! Это, значит, я „материалист“! Очень хорошо! Блестяще! Гениально! Хоть стой, хоть падай! Плетет мне черт знает что про своих индейцев, сам наполовину индеец, и ни бельмеса, ну ни бельмеса в параллельных мирах! А я… я – „материалист“! Нет, это просто невыносимо! Если я еще хоть раз что-то подобное услышу, хоть что-то близкое к этому!.. Я не знаю… я просто не знаю, что я с тобой сделаю!
Я хохотал. Данила ругал меня на чем свет стоит, и с такой любовью, с таким изяществом, что смотреть на это без восхищения было невозможно. Я плелся за ним, изображая самого виноватого человека на свете, и заискивающе лепетал:
– Да, мой господин! Конечно, мой господин! Я – материалист, я, о божественный! Как я мог так заблуждаться! Позор, позор Анхелю де Куатьэ!