Сам я, хоть и восхищался этим новооткрытым миром, с превеликим удовольствием вырвался бы из-под земли. Меня угнетала толща над головой. Пускай я был полумертв от усталости и побоев, очутиться прежде срока в могиле было не слишком приятно.
Впрочем, мое состояние немного улучшилось. Уж не знаю, чем меня поила Оуна, только ее напиток вернул мне силы, причем иным способом, нежели меч. Едва переносимая боль в теле отступила, притупилась и стала вполне терпимой. Я чувствовал себя свежее и чище, будто выкупался, как то было у меня в обыкновении, весной во вскрывшейся реке.
Дом… А есть ли у меня дом? Может, драгоценный кузен Гейнор выполнил свое обещание и разобрал мое поместье по камешку?
Скорее всего, он был уверен, что я владею и чашей, и мечом, что они при мне, а потому не стал уничтожать Бек и дальше измываться над моими слугами. Но отсюда следовало, что он не бросит погоню, что он будет идти за мной по пятам и постарается отнять меч и вырвать у меня признание о местонахождении мифической, вероятно, никогда не существовавшей в реальности чаши Грааля. Безумец!
Рев окутал нас пеленой. Мы стали его частью, нас влекло к нему, словно загипнотизированных или лунатиков. Мы не сопротивлялись, ибо наш путь, похоже, лежал в том же направлении.
Опираясь на шест от носилок, с мечом за спиной, висевшем на побеге местной лианы, который отыскала Оуна, я теперь ковылял рядом со своей спутницей. Свет приобрел яркость вспышки, какими пользуются фотографы. Он резал глаза, поэтому Оуна вновь нацепила свои дымчатые очки, а я надвинул поглубже на лоб шляпу с пером. По большому счету мы ослепли и оглохли, а потому двигались медленнее и осторожнее прежнего.
Широкая лента света падала, подобно радуге, к блистающей темноте. Вдалеке, если присмотреться, можно было различить другую светящуюся полосу, намного шире первой. Но даже этого света не хватало, чтобы разглядеть потолок пещеры. Только слабое эхо давало некоторое представление о глубине. Что-то около двух миль.
Рев шел из того же источника, что и свет. И оттуда же, как я вдруг осознал, исходил зной.
Если под землей и вправду существуют сложные формы жизни, по крайней мере, я могу понять, каким образом они тут развились, без животворного солнца.
Воздух наполнился сыростью. Очевидно, мы приближались к реке, о которой упоминал Бастэйбл. Я ожидал увидеть обыкновенную реку и потому оказался совершенно не готов к зрелищу, открывшемуся нашим взорам. Камни, поначалу искрившиеся будто светлячки, внезапно окутались серебристым сиянием. В воздухе заплясали крохотные звездочки, они вспыхивали и угасали, оседая на нашей одежде.
Жидкость… Сперва я решил, что это ртуть, но быстро сообразил, что вижу воду, насыщенную фосфоресценцией, которая попадала в нее из некоего близлежащего источника – возможно, из подземного моря.
Оуна, судя по ее поведению, была привычна к этой картине. Подойдя к заводи, она зачерпнула воды и поднесла мне в сложенных чашечкой ладонях. Свежая, вкусная вода. Ладони Оуны тоже светились, и она теперь напоминала мне какую-нибудь святую из иллюстрированной Библии. Оуна откинула волосы со лба, и над ее головой мгновенно образовалось гало. Там, где оседали водяные брызги, наша одежда сверкала и переливалась. Оуна жестом показала, что я могу пить еще, если хочу. Затем зачерпнула сама и отпила из пригоршни. Губы ее засеребрились, в алых глазах заплясали чертики. Ей явно доставляла удовольствие моя растерянность. На несколько секунд она стала почти прозрачной – вода высветила кровеносные сосуды и внутренние органы.
Я не верил собственным глазам. Мне хотелось узнать побольше об этой воде, о том, как такое вообще возможно, однако рев по-прежнему оглушал, так что спрашивать о чем-либо было бессмысленно.
Искрясь, точно усыпанные мишурой рождественские елки, мы продолжили спуск по гладким и скользким камням туда, где полоса ослепительного света начинала свое падение в бездну.
И там нам открылся источник оглушительного рева. Ничего подобного я в своей жизни не видел, хотя немало путешествовал по свету. Это было величайшее чудо, чудо из чудес, затмившее собой те семь, которыми восторгаются обитатели поверхности. Я частенько говаривал, что чудеса света нельзя представить по описаниям. Ни фотографии, ни фильмы, ни иные изображения не способны передать их великолепия; его можно ощутить, только оказавшись вплотную и увидеть воочию, будь то египетские пирамиды или Гранд-Каньон. А эти роскошные, невообразимые, не имевшие названия водопады почему-то наводили на мысль о рае; во всяком случае, трудно было ожидать, что нечто подобное можно отыскать в недрах нашей планеты. Великолепное зрелище одновременно придало мне сил и заставило ощутить свою мизерность. Описать водопады я не в состоянии, попробую обойтись сравнением: вообразите себе громадную светящуюся реку с водопадами в сотни раз величественнее Виктории и Ниагары – под сводом огромной, неизмеримо глубокой пещеры, которой не видно ни конца ни края…
Несчетные тонны мерцающей воды обрушивались с обрыва, сотрясая почву под ногами, стремясь в черную бездну; вблизи рев водопада, как ни странно, напоминал человеческую музыку. Скалы отбрасывали диковинные, фантасмагорические тени. Свет выхватывал из мрака нагромождения камней, целые природные галереи, башни и замки, которые тоже лучились серебристым сиянием. А вода падала и падала, в самое сердце мироздания, непрестанно обновляя мир и обновляясь сама.
Каким-то непостижимым образом это упоительное зрелище подтверждало мою веру в существование сверхъестественного:
Я вдруг испытал прилив гордости. Надо же, я стою на краю могучего водопада, наблюдаю, как огненная вода, пенясь и дробясь на мириады брызг, рушится вдоль утеса, основания которого не разглядеть, и где-то там, в необозримой дали, вновь становится рекой. Если приглядеться, можно было различить извилистую ленту, бегущую по долине и вливающуюся в широкую светлую полосу, которая, как я теперь догадался, была не чем иным, как подземным морем. По крайней мере, здешняя география в этом смысле соответствовала поверхностной – той, к которой привыкли обитатели верхнего мира. По обеим берегам реки на покатых склонах возвышались башни серебристо-серого цвета, вызывавшие в памяти линию нью-йоркских небоскребов. Подобных образований и выходов породы я никогда не видел. Мой брат-геолог, погибший под Ипром, пришел бы здесь в несусветный, ребяческий восторг. Мне жутко хотелось запечатлеть все то, что я вижу. Легко представить, почему никто из побывавших в этом подземелье не приносил в наш мир хотя бы картин, почему описание этого места могло встретиться только в книге известного фантаста, почему подобное зрелище непредставимо – пока не узришь его сам, своими глазами.
Картина захватила меня настолько, что я совсем забыл о своих болячках и о том, зачем мы сюда пришли, и потому вздрогнул, когда Оуна потянула меня за рукав и ткнула пальцем вниз: мол, хватит ли у меня сил спуститься или же мы заночуем наверху?
Я, разумеется, еще ощущал слабость во всем теле, но был готов на что угодно, лишь бы уйти подальше от Гейнора и его своры. Что ни говори, а он по-прежнему может нас настичь. Поэтому я бы предпочел спуститься, чтобы чувствовать себя в безопасности. С другой стороны, пребывание в пещере изрядно действовало мне на нервы и я, представься мне такая возможность, не задумываясь полез бы наверх, к солнцу, чтобы уже на поверхности продолжать борьбу с Адольфом Гитлером и прочими маньяками, подонками и убийцами.
