Лимузин замер у парадной двери, шофер вышел.
Флер с трудом проглотила слюну и пожалела, что она не настолько верующая, чтобы сейчас прочесть молитву. Она знала, что ей будет не по себе в огромном доме, оказавшемся точно таким, каким его описывала Белинда. Горничная повела Флер по бесконечному коридору в маленький салон, где ее ожидала мать. Она была очень элегантна в черном костюме от Диора со скромной алмазной брошкой на лацкане и в черных лакированных туфлях без каблука, с вырезами грушевидной формы на пальцах. Флер пожалела, что не надела платье.
— Детка! — И Белинда плеснула на стол ликер, торопясь поставить рюмку.
Они обнялись посреди комнаты, Флер вдохнула знакомый запах «Шалимар» Белинды и сразу почувствовала себя гораздо лучше. Мать обхватила ладонями ее щеки.
— Я так рада, что ты здесь. Но, детка, тебе придется нелегко.
Алексей все еще в ярости от фотографии. Постарайся не попадаться ему на глаза, и будем надеяться на лучшее.
Флер увидела тени под глазами матери и почувствовала слабую дрожь ее руки.
— Мне жаль, что появилось это фото. Я правда не собиралась доставлять вам беспокойство.
— Я знаю, ты не хотела. Дело в том, что, когда заболела Соланж, он стал вообще невыносим. По правде говоря, я рада, что старая ворона умерла. Она становилась настоящим испытанием даже для него. Единственный, кто искренне жалеет о ее смерти, — это Мишель.
Мишель. Флер понимала, что он будет здесь. Конечно. Но запрещала себе Думать о нем. Белинда стиснула руку дочери.
— Алексей вызвал его домой из школы две недели назад, когда стало ясно, что она при смерти. Мишель оставался с ней до конца.
Дверь позади них легонько щелкнула.
— Белинда, ты позвонила, как я просил, барону де Шамбрэ?
Он особенно любил мать.
Голос был низкий и очень властный. Голос, который никогда не повышается, потому что в этом нет необходимости.
Он же со мной больше ничего не может сделать, думала Флер. Совсем ничего. Белинда напряглась, и у девочки возникло странное чувство, что ей надо защитить мать. Та выглядела сегодня особенно хрупкой, а Флер не хотела, чтобы мать казалась испуганной. Она медленно повернулась; сейчас она встретится лицом к лицу с отцом.
Фотографии в газетах и журналах не слишком выдавали его возраст, пятьдесят шесть лет. Он был словно отполирован: руки и ногти безупречны, редкие седые волосы идеально зачесаны. На нем был галстук цвета переспелой вишни и темный жилет из дорогой ткани от дорогого портного. Говорили, после Помпиду он самый влиятельный человек во Франции. Именно так он и выглядел. Как человек, обладающий богатством и положением, как глава промышленной империи и потомок древней русской крови.
— Итак, Белинда, это твоя дочь. — Он хмыкнул. — Одета как крестьянка.
Сукин сын. Флер вздернула подбородок.
— По крайней мере у меня не крестьянские манеры. — Она намеренно произнесла эту фразу на английском. На таком английском, на каком говорят в Индиане, на ясном, четком, презрительном.
Белинда задохнулась, но Алексей и бровью не повел. Медленно, не спеша он оглядел девочку с головы до ног, пытаясь найти недостатки или предательские признаки слабости. Она никогда не чувствовала себя крупнее и отвратительнее, чем сейчас. Но не сдавалась и смотрела ему прямо в глаза.
Белинда, стоя рядом с Флер, наблюдала за дуэлью, которая разворачивалась у нее на глазах. Внезапно ее охватила гордость.
Это ее дочь. Сильная духом и удивительно красивая. Пусть Алексей сравнит ее со своим сыном.
Белинда ждала, что он увидит сходство, и абсолютно точно уловила нужный момент. Она все еще держала руки по бокам, в первый раз за долгое время почувствовав себя спокойно в его присутствии. Когда он наконец посмотрел в ее сторону, она послала ему короткую победную улыбку.
На Алексея смотрел Флинн, но юный, еще непорочный Флинн.
Только черты лица его были смягченными, преображенными, наделяя его дочь особенной красотой. У нее был такой же крупный нос большой, но красиво очерченный рот, высокий лоб. Даже разрез глаз его, и они были так же широко расставлены;
Ее собственным был их цвет: золотисто-зеленый. Ни слова не говоря, Алексей повернулся и вышел из комнаты.
Флер стояла у окна материнской спальни и наблюдала, как Алексей уезжает на «роллс-ройсе» с шофером. Серебристый автомобиль ровно скользнул по дорожке, потом проехал через железные ворота на рю де ля Бьенфезанс. Улица Благотворительности. Какое глупое название! Никакой благотворительностью здесь не пахнет.
Здесь живет ужасный человек, ненавидящий свою собственную плоть и кровь. Может быть, если бы она была маленькая и хорошенькая…
Но это смешно. Отцы должны любить дочерей, не важно, какие они на вид. Она посмотрела на Белинду, задремавшую на кровати, и подумала: может, пошуметь и разбудить ее? Чтобы не оставаться в одиночестве с этим тяжелым грузом в душе, становившимся тяжелее с каждой минутой. Но Белинда, свернувшаяся на кровати, казалась такой хрупкой, а ей предстояло выдержать еще и ужин.
Пора прекратить думать об ужасном поведении отца, или она снова расплачется, а ей уже семнадцать, стыдно лить слезы, она не дитя. Надев удобные мокасины, Флер вышла из спальни через гостиную матери в коридор. Несколько минут постояла, пытаясь сориентироваться, потом нашла лестницу, ведущую в сад. Когда глаза Флер привыкли к яркому солнечному свету, она заставила себя сосредоточиться на геометрически точно расположенных клумбах и кустах. В общем-то ей повезло, что ее отослали в монастырь.
Подумать только, ее воспитывал бы человек, который в такой аккуратности содержит сад! Монастырский сад гораздо лучше. Там и кошка может спать на клумбе. И не одна. Много кошек. Там растут сорняки, прыгают жабы и…
К черту, к черту, к черту. Она вытерла глаза рукавом свитера.
Ей же семнадцать, а она плачет как ребенок. Ну почему она такая глупая? Почему она ждала, что его отношение к ней изменится?
Неужели надеялась, что он станет вести себя как мальчики из Шатильон-сюр-Сен? Неужели думала, что стоит ему взглянуть на нее, и он сразу упадет на колени и станет просить прощения?
Флер глубоко вздохнула, пытаясь отвлечься, и огляделась вокруг. Длинное строение в форме буквы Т тянулось за садом. Серое, каменное, как и сам дом. Но одноэтажное, без окон. Оно походило на просторный гараж, но вокруг него росли такие же ухоженные кусты и цветы. В последний раз она вытерла глаза и пошла по дорожке к этому зданию. Она обнаружила незапертую дверь и вошла.
Флер почувствовала себя так, будто оказалась внутри гигантской шкатулки с украшениями. Ничего подобного она никогда раньше не видела. Ошеломленная, она замерла и стала озираться. Пол из черного мрамора блестел, стены покрывал черный муар, а с потолка свисали светильники, которые превращали его в звездное ночное небо, как на картинах Ван Гога. Эти светильники соединялись в созвездия, и каждое созвездие освещало один из нескольких дюжин несказанной красоты автомобилей.
