из числа казаков гетмана Скоропадского и отряда калмыцкого тайши, барражирующего за спинами драгун. Тактика двойной атаки, применяемая в русской армии во второй раз, сводилась к взаимодействию регулярной конницы и степняков-калмыков.
Задача перед двумя атакующими группами ставилась одинаковая – поддерживать друг друга и уничтожать противника в поле зрения согласно полученному приказу. Причем атака драгун заключалась в сшибке с врагом, а степняки в это время должны были вести настильную стрельбу из луков поверх голов драгун. Опасность задеть своих не так велика, как кажется: калмыки – отличные лучники, дело свое знают на ять.
Пехотные каре пока стояли. Вопреки традиционной тактике, когда пехотные линии играют главенствующую роль, на сей раз они должны были сыграть главную партию во втором действии, после того как кавалерия закончит свою.
Взрывы «кубышек» смешивались с громыханием тяжелых двухпудовых гаубичных гранат, солдаты противника то и дело падали на землю, навечно уходя от мирских забот к гуриям и оазисам. Картечь разлеталась по рядам турок смертельным градом, стелясь над землей, словно трудолюбивые пчелки, собирающие кровавую пыльцу.
– Мустафа, прикрой нас слева!
Седовласый ногаец, служащий в сотне своего господина долгую четверть века, послушно склонил голову, выхватил саблю. Дикий визг разлетелся над десятком воинов сотни, в одно мгновение отделившимся от основного отряда, скачущего наперерез гяурским конникам.
Кто-то сбоку от Мустафы вскрикнул, будто молоденькая женщина. Бросив мимолетный взгляд, десятник увидел Рашида – юного мальчишку, еще совсем недавно вступившего на опасный путь воина Аллаха. По алой чалме расползалось темное пятно, ладони из последних сил сжимали узду, но пальцы быстро слабели, и после нового скачка верного жеребца Рашид завалился набок, упав под конские копыта. Едва слышный хруст – и тело мальчишки изломанной куклой осталось позади несущегося на врага отряда.
Мустафа лишь крепче сжал зубы, крутанул пару раз клинком и с новым визгом сильнее сжал бока гнедого жеребца. Десятнику вторили остальные: рты разинуты в безумном крике, в глазах горит небесный огонь правоверных воинов – никто из них не отступит, только умрет или убьет любого противника на своем пути.
Сшибка!
Русский клинок пропорол рукав Мустафы, но он даже не заметил, лишь взмахнул саблей в сторону и пронесся дальше, ощутив на мгновение едва уловимое препятствие человеческой плоти. Звон клинков, грохот близких выстрелов, канонада батарей – вакханалия безумия сражения нарастает с каждым мгновением, и нет ей ни конца ни края. Минута, другая, но десятник продолжал биться. Уж не осталось рядом с ним верных воинов; ладонь его вся в крови, и не поймешь в чьей: плечо Мустафы залито черно-алым, а по рукояти сабли стекают капли русской крови.
Но воин Аллаха даже не чувствовал своих ран, как не вел счет убитым, он просто несся вперед, летел умирать и забрать с собой как можно больше врагов своего Отечества. Но постепенно силы покидают старого ветерана: уже не так силен удар, и клинок все реже отбивает встречные удары.
Но на последний удар Мустафа не смог не отреагировать. Перед ним гарцевал русский офицер в золотом шарфе, со злой усмешкой глядящий на изможденного воина. Подняв тяжелую кавалерийскую саблю, офицер бросил коня вперед, на гнедого жеребца десятника. Ногаец пустил коня влево, уводя с линии атаки, делая быстрый выпад в голову гяура, но вместо чавканья плоти услышал звон металла. Новая попытка – и вновь звон.
Русский офицер зло сплюнул в сторону и без замаха с силой опустил саблю на десятника. Мустафа попытался было отбить атаку, но рука не выдержала молодого напора, сабля пропустила тяжелый клинок, и алый росчерк на груди набух кровью. Глаза десятника не успели опуститься вниз, чтобы увидеть рану, как клинок офицера быстрым движением снес голову с плеч. Голова покачнулась и завалилась назад, повиснув на кожаном лоскутке.
Последний безумный степняк упал в русских рядах, узким клином пропарывающих вязкую массу турецкого воинства.
Основная масса кавалерии противника, вопреки здравому смыслу, стояла на месте. Между тем драгуны с калмыками и казаками влетели в расстроенные после артиллерийского обстрела ряды турецкого войска, дезорганизуя и без того плохо управляемые полки вчерашних пастухов. В первой волне атакующих ни янычар, ни сипахов видно не было.
Следом за нашей конницей в бой вступило левое крыло армии. Пехотные каре в две линии: девять полковых каре в первой и шесть – во второй. Немногочисленная полевая артиллерия, приданная в атаку для первого, сокрушительного залпа, шла в первой линии между полками. Надо заметить, что все полки шли не по ровной линии, как могло казаться из-за особенностей рельефа местности. Атака шла косым углом, острие которого начиналось ближе к центральным полкам.
Кавалерии же для прикрытия из-за первоначальной атаки почти не осталось. Только один молдавский полк драгун, потерявший в последнем бою чуть ли не половину личного состава, замер на левом фланге, да еще полтора валашских полка улан нетерпеливо застыли чуть позади молдаван. Центр и правое крыло армии оказались в меньшинстве.
Я вместе с частью генералов наблюдал за действиями противника, сидя на полуторасаженной вышке. Сражение разворачивалось так, как и было задумано, лишь на отдельных участках битвы заметно относительное превосходство противника – числом, но не более того. Левое крыло планомерно движется вперед, постепенно смещаясь к центру, давя вражескую пехоту, будто стальной пресс большой комок глины. Кровь льется ручьем, люди с распоротыми животами падают как перезрелые колосья пшеницы. Турки самозабвенно бросаются на наши шеренги, но каждый раз откатываются назад, оставляя мертвые и вяло шевелящиеся тела. Русские воины, избавляя врага от мучений, добивали раненых на месте, втыкая в уползающие тела трехгранные штыки.
Офицеры с саблями наголо идут с правого края вверенных им отрядов; барабанщики, лихо орудуя парой палочек, задают темп шага. В каждой роте в паре саженей от последней, третьей шеренги гордо шагает прапорщик, неся перед собой ротное знамя.
Приказ – первая шеренга падает на колено. Каре замирает, ожидая команды командира.
– Пли! – звучит со всех сторон.
Минута, не более, требуется солдатам, чтобы продолжить кровавый путь, оставляя за спинами десятки, сотни мертвых тел, купающихся в реках еще теплой крови. Вытекая из ран, она пропитывает пожухлую, вытоптанную тысячами пар сапог траву.
Кажется, все идет как надо…
Да, так казалось. Но великий визирь сумел неприятно удивить не только меня. Часть янычарского корпуса, не вступившая в сражение, обошла наше правое крыло, зайдя в тыл полевой батареи. Почти восемь тысяч элитных турецких воинов вгрызлись в четыре полка охранения на правом фланге, с каждой минутой прорываясь все дальше и дальше. Они растягивали и без
