не приказал закрепить карту на нем? Киваю Прохору на кресло перед столом, чтобы он присаживался. Пара шагов – и я возле трона.
– Докладывай, полковник, – приказываю ему.
– Сначала мне хочется сказать о плюсах в полке. – Прохор немного замялся, словно пробовал на вкус произнесенные слова. – Благодаря тому, что мы вели огонь по врагу цепями, мы смогли охватить большее пространство. Однако дальность стрельбы составляет всего две сотни саженей, дальше стрелять бесполезно. На большем расстоянии хорошо показали себя мортирки, особенно когда стреляли по две или четыре зараз в одно место. Разброс снарядов у них велик, но из-за картечи площадь поражения увеличивается очень сильно. Кроме того, благодаря кирасам и шлемам почти все попадания в нас оказались неудачными, лишь по случайности в ноги двум десяткам братьев на излете угодили стрелы…
– Подожди, Прохор, ты говоришь, что дальность стрельбы составила две сотни саженей. Как ты узнал об этом? На стрельбах говорилось о полутора сотнях, да и те – предел точности, – осадил я своего протеже.
– Приноровились витязи из фузей бить, мушки на дулах весьма полезны в этом деле, правда, все равно промахов очень много. Спасает то, что стреляем по пять-шесть выстрелов в минуту, – улыбнулся полковник своим мыслям.
– Да, пора для вас пробные партии нарезных фузей у Дмитрия заказывать, а то он мне грозился их на две роты к осени сделать. Выходит, что мало, нужно на целый полк, за исключением мортирщиков, – погладив подбородок, задумчиво говорю сам себе, после чего вновь обращаю взор на Митюху. – А как насчет действий полка во время боя? Были заминки?
– Непонимания много, Старший брат, – невесело ответил Прохор. – Кто юнцов, едва достигших восемнадцати-девятнадцати весен, на равных с собой считать будет? Вот и случались всякие казусы, из-за которых много солдат полегло. Где надо было атаку отбить, нас за шеренги отправляли, а где контратаковать не мешало, вовсе на месте ставили да держать оборону приказывали…
– Понятно, всему виной упрямство стариков, – перебил я витязя. – Что ж, с ними у меня будет разговор короткий, но не сейчас, потом. Извини, Прошка, продолжай дальше.
– А больше нечего сказать, все соображения я после покажу, когда на бумаге изложу. Разве что… – несколько замялся полковник.
– Что такое? Спрашивай, я постараюсь ответить на любой вопрос.
– Правда, что мусульмане насильно обращают в свою веру наших православных собратьев и издеваются над ними так, что инквизиторам дурно становится? – опасно сверкнули глаза Прохора.
– Скажи мне, Прошка, а как у нас раскольники себя вели до недавнего времени? И как к ним раньше духовенство относилось? – глубоко вздохнув, начал я издалека.
Нужно, чтобы Прохор думал самостоятельно, не стал обычным фанатиком. Вот тебе и минусы идеологической обработки отца Варфоломея. И если у Прохора такие глаза, то что мои оперившиеся орлики малолетние сейчас думают, каких бед напридумывали? Впрочем, это правильно, пусть лучше так, чем в решающий момент у них руки опустятся. Я в ответе за них, и мне одному нести этот крест!
– Избивали их люто, насильно перекрещивали, а раскольники сжигали себя и только после твоего указа, государь, перестали губить души. Так нам святые отцы сказывают, да и я сам многое повидал в наших краях.
– Это хорошо, что знаешь. А вот ответь мне на один вопрос: как поведут себя солдаты, если раскольники на них боем пойдут?
– Всех безумцев поубивают, – удивленно ответил Прохор. – Ну а если бы они как тати бились, сожгли бы их городища, а людей в полон увели, как в законе сказано.
– Правильно говоришь. А теперь представь ненадолго, что османы – это наше духовенство, а наши православные собратья – это непокорные раскольники. Не безропотные, а как раз вторые, которые нож в спину при каждом удобном случае воткнуть норовят…
– Да что ты такое говоришь, Старший брат?! – Забывшись, Прохор встал с места, едва не опрокинув кресло. – Сравнивать мусульманских выродков с благословенными людьми, томящимися под игом?! Да они православных за людей не считают, хуже чем с собаками бездомными обращаются!
– Сядь! – негромко прикрикнул я.
Прохор замолчал, виновато уставившись в пол.
– Прости меня, государь.
– Все в порядке, затем я тебя и позвал сюда, чтобы поговорить, а не чтобы принуждать к чему-либо. Просто ты думай, Прошка, чего я от тебя хочу, кем хочу видеть подле себя. Думай, читай книги, слушай умных людей и мотай себе на ус. Османов я не оправдываю, жестокостью они местный народ к кровавому бунту сами подвели, без чьей-либо помощи. Я другое сказать хочу.
– Что, Старший брат? – не утерпел Прохор.
– Не перебивай! – слегка хлопнув ладонью по столу, продолжаю я. – Думай, не как отомстить гонителям, а как приютить гонимых, чтобы они, единожды придя под длань российскую, никогда больше в другую сторону не смели посмотреть. Думай о том, как солдат сохранить. Думай о том, как страх неприятелю внушить на его территории, а собратьям своим – почтение к Отечеству и полку. Думай, Прохор, о хлебе насущном для братьев. Думай об Отечестве даже тогда, когда будет казаться, что и думать о нем не хочется!
– Но…
Растерянный взгляд голубых глаз остановился на моем подбородке, поднять голову выше Прохор не мог.
– Ступай, полковник.
Посмотрев на него, я почувствовал, что в душе приятно теплится огонек надежды: «Не пропал!»
– Как прикажешь, Старший брат, – поклонился Прохор, вставая с кресла.
Возле выхода он оглянулся, остановленный моими словами:
– Думай о себе и о вверенных тебе людях, Прохор, ибо в ответе ты за них передо мной, а я в ответе за всех вас перед Богом.
Вопреки опасениям, полковник Митюха не сгорбился, наоборот, расправил плечи и вышел из шатра, не видя, как государь с улыбкой смотрит ему вслед.
Я выдвинул из стола ящик, достал плотные листы бумаги, чернильницу и перо. Аккуратным ровным почерком вывел заглавие на первом листе:
Меры сохранения русского народа во все века,
с его традициями и национальными устоями,
не препятствующими развитию государства
* * *
Июль 1711 года от Р. Х.
Москва
Вечереет. Заходящее солнце окрашивает в красный цвет серые булыжники мостовой, где-то на окраине города только что закончили работу каменщики. Запрет на возведение каменных и кирпичных домов снят, и мастера по камню в одно лето оказались завалены работой, в городах появились первые «спешки» – договоры на строительство, выставляемые до определенного срока, после чего заказчик выбирает наиболее понравившуюся артель строителей.
Помимо косвенного облегчения жизни народа государь заботился и о насущных проблемах. Одной из таких проблем являлся повышенный налог на дом и подворье. По согласованию с
