и развивающейся формы жизни.
222
Имеешь одно – будешь иметь и другое.
223
«Один покидает свой роскошный дворец, чтобы прогнать скуку, но тотчас возвращается назад, не чувствуя себя счастливее в другом месте. Другой спешно бежит в свое имение, словно там надо тушить пожар; но едва достигнув границ имения, он начинает скучать и или предается сонливости и старается забыться, или же спешно возвращается в город» (III, 1073).
224
Природа постоянно совершенствуется, переходя от механико-химического процесса в неорганическом мире к растительности с ее глухим самоощущением и далее к животному царству, где уже заметны разум и сознание; эти слабые ростки развиваются постепенно дальше, и последним, величайшим усилием достигается человек; его интеллект – апогей и цель творений природы, самое совершенное и трудное, что она смогла произвести. Однако и в пределах человеческого рода разум представляет многочисленные и заметные градации и крайне редко достигает высшего развития – действительно высокой интеллигентности. Понимаемая в узком, строгом смысле, она является труднейшим и высшим творением природы и вместе с тем самым редким и ценным, что есть на свете.
При такой интеллигентности появляется вполне ясное сознание, а следовательно – отчетливое и полное представление о мире. Одаренный ею человек обладает величайшим земным сокровищем – тем источником наслаждений, по сравнению с которым все другие – ничтожны. Извне ему не требуется ничего, кроме возможности без помех наслаждаться этим даром, хранить этот алмаз. Ведь все другие – не духовные – наслаждения суть низшего рода; все они сводятся к движениям воли, т. е. к желаниям, надеждам, опасениям, усилиям, – направленным на первый попавшийся объект. Без страданий при этом не обойтись; в частности, достижение цели обычно вызывает в нас разочарование. Наслаждения духовные приводят лишь к уяснению истины. В царстве разума нет страданий, есть лишь познание. – Духовные наслаждения доступны, однако, человеку лишь чрез посредство, а следовательно, и в границах его собственного разума: «весь имеющийся в мире разум бесполезен для того, у кого его нет». Единственная невыгода, связанная с этим преимуществом, это та, что во всей природе восприимчивость к боли повышается параллельно с разумом, а следовательно, здесь достигает высшего предела.
225
В сущности вульгарность состоит в том, что желания преобладают в сознании человека над познавательной способностью, и эта последняя становится в служебное отношение к воле; следовательно, раз воля не нуждается в услугах познания, раз нет ни крупных, ни мелких мотивов, сознание дремлет и наступает полное отсутствие мыслей. Желание без сознания самое низменное, что только возможно: оно присуще всякому полену, в котором и обнаруживается в момент его падения. Состояние это и есть вульгарность. Здесь действуют лишь органы чувств, да та ничтожная доза разума, какая необходима для восприятия ощущений. Посему вульгарный человек доступен всем впечатлениям, тотчас воспринимает все, что говорится вокруг, каждый слабый звук, мельчайшее обстоятельство немедленно возбуждают, как и у зверей, его внимание. Такое состояние отражается на его лице и на всей наружности, – получается вульгарный вид, особенно отталкивающий и, если – как это обычно бывает, – воля, заполняющая собою все сознание, – низменна, эгоистична и зла.
226
Не стоит досадовать на людскую низость: что бы о ней ни говорили, она – сила.
227
Высшие классы с их блеском, роскошью, великолепием и разного рода тщеславием могут сказать: наше счастье всецело вне нас: его центр – головы других людей».
228
Соответствует нашему понятию «типа».
229
Партийный дух.
230
Закон не заботится о мелочах.
231
Рыцарская честь – порождение высокомерия и глупости. (Противоположный принцип резче всего выражен словами: «Нищета людей – наследие Адама»). Замечательно, что это безмерное высокомерие встречается исключительно среди последователей тех религий, которые обязывают верующих к крайнему смирению; ни в древности, ни в других частях света не исповедуется этот принцип рыцарской чести. Однако его возникновению мы обязаны не религии, а феодализму, при котором каждый дворянин мнил себя сувереном и поэтому не признавал над собою никакого людского суда; он привык верить в полнейшую неприкосновенность, святость своей личности, и всякое покушение на нее, всякий удар, всякое бранное слово казалось ему преступлением, заслуживающим смерти. Вот почему честь и дуэль были первоначально привилегиями дворянства, а в позднейшие времена – офицерства; подчас к этой группе примыкали – но не вполне – и другие высокие классы, с целью не отставать от них. Хотя дуэль и возникла из ордалий, но все же эти последние являются не причиной, а следствием, – проявлением принципа чести: не признавая людского суда, человек апеллировал к Божьему. – Ордалии свойственны не только христианству; они встречаются и у индусов, хотя главным образом в древние времена; впрочем, следы их остались там и поныне.
232
20 или 30 ударов палкой пониже спины – это так сказать насущный хлеб китайца. Это отеческое внушение мандарина не считается позорным и принимается с благодарностью.
233
Собственно, причина по которой правительства делают вид, что стараются вывести дуэль (чего особенно легко можно было бы достичь в университетах) – и что это им только не удается – лежит в следующем: государство не в силах вполне заплатить деньгами за услуги военных и гражданских служащих; нехваток оно выплачивает в виде почестей, представляемых титулами, орденами, мундирами. Чтобы сохранить за этой идеальной оплатой высокую ценность, необходимо всячески поддерживать чувство чести, обострять его, хотя бы и чрезмерно; так как гражданская честь не достигает этой цели, ибо она имеется решительно у всех, то остается обратиться к чести рыцарской, которую и поддерживают вышеупомянутыми средствами. В Англии, где жалованье военных и гражданских чинов много выше, чем на континенте, в ней нет надобности; поэтому там за последние 20 лет дуэль почти совершенно исчезла, теперь она очень редка и высмеивается всеми; этому много способствовало «Anti-duelling society», имеющее своими членами много лордов, адмиралов и генералов; по-видимому, жертвы Молоху здесь прекращаются.
234
Поэтому очень плохой комплимент называть творение, как это ныне в моде, деянием. Творения принадлежат к высшей категории. Деяние всегда вытекает, строится на каком-либо мотиве, а поэтому всегда обособлено, преходяще и свойственно универсальному, исконному элементу мира – воле. Великое, прекрасное творение, как имеющее всеобщее значение есть нечто постоянное, создается невинным,
