– Мне остаться в машине или пойти с вами?
– Иди куда хочешь, делай что хочешь.
Он вышел из машины и стал рядом с ней. Она была на голову ниже него. Он глупо сказал ей, что если она будет продолжать говорить ему "ты", то он последует ее примеру.
– Попробуй. Я разбужу весь Макон.
– Но мы еще не в Маконе, а в Шалоне.
– Вот именно, но меня услышат и в Маконе.
Она подняла к нему свое лицо: оно выражало полное безразличие.
Казалось, она готова ко всему, ее уже ничем не удивишь, но в то же время у Филиппа появилась уверенность – он почти физически ощущал это, – что уже сегодня ночью она окажется в его объятиях, он наконец, увидит ее глаза и завтра они вместе будут нежиться на пляже. Она в нерешительности стояла перед застекленной дверью. Должно быть, она думала о том же, о чем и он, потому что вдруг, не спуская с него глаз, сказала изменившимся, каким-то усталым голосом:
– Ладно, иди, я не буду тебе в тягость.
И вошла в гостиницу.
То, что произошло там, окончательно повергло его в недоумение. Она спросила у элегантного мужчины, который сидел за конторкой администратора, а потом и у его жены, подошедшей к ним, была ли по телефону заказана для нее комната – ее фамилия Лонго – и действительно ли она ночевала здесь накануне. Хозяин и его жена, обескураженные вопросом, в замешательстве тупо переглянулись.
– Простите, мадемуазель, вы разве сами этого не знаете? Нет, лично они ее не видели. Ее оформлял ночной портье, а сегодня вечером, как и каждую субботу, он не работает. Молодая женщина воскликнула:
– В самом деле? Как все просто!
– Но разве вчера вечером приезжали не вы?
– Об этом-то я вас и спрашиваю.
Филипп стоял рядом с нею и машинально водил вокруг подставки для шариковой ручки пепельницей, которую он взял с конторки. Эта возня, по-видимому, раздражала ее, и она, не глядя на Филиппа, положила правую руку на его локоть. Она сделала это как-то мягко, почти дружески. Пальцы у нее были тонкие, длинные, ногти коротко подстрижены и не покрыты лаком.
"Машинистка", – подумал Филипп. А она в это время говорила, что если она действительно ночевала у них в гостинице, то должна сохраниться карточка или ее фамилия в книге регистрации приезжих.
– У нас есть ваша карточка, и мы сказали это жандарму, когда он звонил.
Правда, вы приехали так поздно, что она помечена сегодняшним днем.
Хозяйка, начиная нервничать, рылась в бумагах на полочке над конторкой.
Достав карточку, она положила ее перед странной посетительницей, но та лишь мельком взглянула на нее и даже не взяла в руки.
– Это не мой почерк.
– Как же вы хотите, – тотчас же вмешался хозяин, – чтобы это был ваш почерк, если карточку заполнял портье? Он нам сказал, что вы его сами попросили, потому что вы левша, а левая рука у вас была забинтована. Да она и сейчас в повязке. Вы ведь левша, не так ли?
– Да.
Хозяин гостиницы взял карточку и стал читать ее слегка дрожащим голосом:
– Лонго. Даниель Мари Виржини. Двадцать шесть лет. Рекламное агентство.
Приехала из Авиньона. Место жительства – Париж. Француженка. Разве это не вы?
Она с удивлением переспросила:
– Из Авиньона?
– Так вы сказали портье.
– Какая чушь! Хозяин только молча развел руками. Он-де не виноват, если она сама сказала эту чушь. Она царапала ногтями пуловер Филиппа, и он взял ее теплую руку в свою.
– Вы вчера не приезжали сюда? – тихо спросил он.
– Конечно, нет. Но все разыграно как по нотам!
– Если хотите, можно найти ночного портье.
Она задумчиво посмотрела на него, потом пожала плечами, сказала, что это ни к чему, и, не попрощавшись, молча направилась к застекленной двери.
– Так вы не берете номер? – визгливо спросила хозяйка.
– Беру, – ответила она. – Как и вчера. Я сплю в другом месте, но я здесь. Это для того, чтобы вызвать к себе интерес.
В машине она закурила, устало выпустила дым и глубоко задумалась.
Филипп решил, что сейчас ему уместнее молчать. Прошло минуты две, не меньше, потом она включила мотор и, покрутившись по улицам, привезла его на набережную, где они встретились.
– У меня нет желания ехать сегодня ночью. И я не могу отвезти тебя в Канны. Извини, из-за меня ты потерял время. Так уж получилось.
Быстрым движением она наклонилась и открыла дверцу с его стороны. Он даже не попытался взять ее за плечи, а тем более поцеловать – он заработал бы только пару пощечин, а когда находишься в таком положении, что не можешь ответить тем же, это неприятно. Он предпочел сказать, что наврал ей и в Канны не едет.
– Врать некрасиво.
– Я должен четырнадцатого сесть на теплоход в Марселе. – И снова соврал:
– Отплываю в Гвинею.
– Пришлешь мне открыточку. Прошу тебя, выйди.
– Я заключил контракт на работу в Гвинее. Реактивные двигатели для самолетов. Я защитил диплом, когда был на военной службе. Могу рассказать вам кучу потрясающих вещей о реактивных двигателях. Знаете, это очень интересно.
– Как тебя зовут?
– Жорж.
– Ты кто, цыган или испанец?
– Немного цыган, немного итальянец, немного бретонец. Я из Меца. Могу рассказать кучу потрясающих историй о Меце.
– У меня аллергия к экзотике. А про Гвинею и реактивные двигатели – это правда?
Он поднял правую руку, сделал вид, будто плюет на пол, и сказал:
– Да, там нужны техники.
– А мне казалось, что они приглашают только китайцев.
Он пальцами растянул глаза в стороны.
– Я ведь немножко и китаец.
– Слушай, поверь мне, я собираюсь поставить машину и поспать. И долго никуда не поеду.
– Я могу подождать вас в машине.
– Об этом не может быть и речи.
– В таком случае я мог бы поспать вместе с вами.
– Исключено, я во сне брыкаюсь. На Юг едет много машин. Хочешь, я дам тебе совет?
– Я совершеннолетний.
Она покачала головой, вздохнула и снова тронулась в путь. Филипп сказал ей, что, если она не возражает, он мог бы завтра вести машину. Ведь ей, наверное, трудно с больной рукой. Она ответила: дорогой птенчик может не беспокоиться, до завтра она обязательно найдет способ избавиться от него.
