Книга Тень предков - Александр Казанков

Атаку на детинец отбили с трудом, не зря Святослав направил за помощью Емельку. Если бы из заставы воины не подоспели, может быть, и не отбились бы. Все ж половцы – это не печенеги. Печенеги крепости совсем брать не умели, а кипчаки в этом деле были немалые мастера. Многих русов побили. Большая часть половцев в степь ушла, сотни три, остальные под стенами полегли. Воеводу Скулди стрелой в ногу ранили. Норманн хромал, но собой был доволен, два десятка ворогов секирой изрубил. Святослава он принял как дорогого родственника. Порадовался встрече с племянником. Даже чуть из-за Святослава с Сигурдом не схватился. Свеи и даны друг друга не просто недолюбливали, а ненавидели. Шведы сейчас с датчанами вовсю резались. Не спокойно в северных королевствах. А меж ними еще вялотекущая кровная вражда. Только Путята и смог разнять двух медведей. Скулди рассказал Святославу о его отце, хазарине. Оказалось, что его, как и настоящего отца Романова, тоже звали Игорем. Имя совсем не хазарское, а назвали его так в честь дяди по материнской линии, киевского боярина из нормандского рода. У отца в Константинополе огромное подворье, корабли свои есть. По всей Европе ходят. Скулди с отцом Романова с детства знаком, во многих передрягах побывали, правда, видел он его в последний раз очень давно, еще до рождения Святослава.

Потом был пир. Отмечали победу над степняками, поминали погибших. Романов уже решил, что о нем забыли и суда не будет, но получилось все иначе. Как известно, римляне говорили: «Dura Lex Sed Lex», что значит «закон суров, но это закон». Убийство – преступление серьезное, и прежде чем вступить в дружину, нужно снять с себя все обвинения. Как сказал Путята, суд будет на рассвете. Вся гридь пила и радовалась победе, совершенно забыв о погибших. Всем же ясно, что им там намного лучше, чем здесь. Каждый на том свете сам себе князь.

Святослав попросил у Скулди, чтобы ему принесли судебник. Законов здесь не так уж и много, вполне можно за ночку изучить и что-нибудь придумать.

Суд начался на рассвете. Вся деревня собралась, каждый кому-то родич. Так что общественное мнение полностью было на стороне обвинения. Но Святослав не расстраивался. За ним стояли закованные в броню гридни во главе с дядей Скулди. У дана под началом целый хирд в четыре десятка голов. Очень приятное чувство, когда за тебя горой вот такие бравые ребята. Соколик на пиру в детинце хотел порубить смердов на куски, что вознамерились судить «нашего» волчонка, но Путята его приструнил, сказав, что все будет по Правде. Правда она ведь такая… Вроде и убил человека, но ведь и убийство можно повернуть по-разному. Смотря под каким углом смотреть. А в том, что угол на суде будет правильным, Святослав не сомневался. На суд пришел в белой рубахе, украшенной вышивкой, браслет серебряный во все запястье, боевой пояс с мечом, сапожки кожаные, плащ синий. Это ему дядя Скулди все подарил. Боярин прибыл последним, вместе с князем Ярославом. Сели на помост, рядом встал стряпчий, в руках Русская правда Ярославичей. Аленка со Жданом и дядькой Никифором в сторонке. Тут ведь какое дело: если против общины пойдешь, потом заклюют. Девчонка на Святослава смотрела горящими глазами. Не был он уже тем непутевым холопом. Настоящий воин, статный, красивый, вон одежки какие славные. И чувствовалось, что ее это воин. Ничей больше, только ее.

Стряпчий ударил копьем о помост. Все замолчали. Огласил обвинение. Как оказалось, убил Святослав одного парня. Остальные остались живы. Но убил как раз старшего, сына кожемяки. А у тех в селе была сильная партия. Сам староста из кожемяк вышел. Видаков кожевники привели видимо-невидимо. А со стороны Святослава никого. Уверены в себе кожемяки. Им всего двух видаков надо, а их тут десятки. Путята поднялся с кресла, обратился к Святославу:

– Святослав Игоревич из рода Исака, чей славный род сотни лет скакал по степи хазарской, как ты хочешь говорить? Как мой холоп али вольный человек?

Романов кивнул боярину, вышел вперед.

– Боярин светлый, великий князь, и вы, люди добрые… – Всем польстил. – Все вы знаете, что привезли меня сюда в веревках. Захватили путника, что просил о помощи. Не по Правде это, а коли не по Правде, значит, и не был я холопом вовсе. Было бы мне проще сказаться холопом боярским, тогда не с меня весь спрос, а с боярина, но невместно мне за спинами людей, что меня приютили, отсиживаться. Сам за все отвечу, коли виноват.

Толпа одобрительно загудела. Понравились слова мальца.

Боярин провозгласил:

– Так тому и быть! Пусть скажет свое слово обвинение.

И обвинение сказало. Заслушивание слов видаков затянулось часа на три. Одно по одному, чуть в разной интерпретации повторило человек сорок. Половины и не было там никогда вовсе. Все сводилось к одному: когда мальчики учили уму-разуму холопку, что подняла на них руку, выскочил бешеный и ни с того ни с сего кинулся на парней. Ребята пытались защищаться, но чужак боли не чувствовал, бил крепко и грыз всех подряд. Мотыля загрыз вовсе, только и спасло то, что сельчане подоспели. А так бы всех загрыз.

– Отрицаешь ли ты все, что было сказано против тебя? – задал вопрос боярин.

– Нет, не отрицаю. Я убил Мотыля, я побил шестерых воров, что татьбой занимались средь бела дня.

Толпа охнула. Дружинники одобрительно заворчали. Для них парень был молодцом, семерых побил, один из которых был старше его на четыре года. Ему братину давать надо и гривну серебряную на шею навешивать, а не судить. Герой!

– Что ты можешь сказать в свое оправдание?

– Я все сказал!

– Поясни, – нарочито гневным голосом сказал боярин.

– Скажи мне, светлейший боярин, тебе ли принадлежит Алена Никифоровна, твоя ли она холопка?

– Моя, – не стал отрицать Путята. Это все знали, никого не удивил.

– А, что по Русской Правде полагается за кражу чужой вещи со двора?

Ответил стряпчий:

– По Правде, коли вор застигнут на месте преступления в отчем доме под теплой крышей и миром дело разрешить не желает, так будет он бит до тех пор, пока от своего злого умысла не отречется. А коли смерть он свою сыщет, так то по Правде, и виру за убийство его платить не следует.