Эсме приготовила кофе. Она собиралась убрать к приходу Рея, но вместо этого удобно устроилась на стуле в гостиной и погрузилась в чтение статьи о космическом челноке.
Раздался звонок в дверь.
Она встала, сложила газету и оставила ее на столе возле камина. Рей любил в доме чистоту и порядок, а Эсме любила угождать ему. Перед тем как идти открывать, она осмотрелась и пришла к выводу, что только в кухне царит беспорядок, но она скоро исправит и это.
Как же она была благодарна за то, что они до сих пор были так близки, хотя их связь между матерью-одиночкой и единственным ребенком в семье пережила многие жизненные испытания. Поправив волосы, она открыла дверь.
— Дорогой, — улыбнулась она, обняв его.
Ей до сих пор нравился его запах.
— Мама.
Но Рей не смотрел по сторонам, а сразу отправился в кухню и уселся за стол. У нее было много немытой посуды. Так как раковина находилась посередине кухни, она могла работать и общаться с Реем. Эсме начала с форм для теста.
— По телефону у тебя был расстроенный голос. Что-то… с Лей?
Он отрицательно покачал головой.
— Нам надо поговорить, мам.
— Конечно, дорогой.
Согласно таймеру у нее было еще двадцать минут, поэтому Эсме незаметно пожала плечами и вернулась к раковине. Она нагнулась, чтобы достать чистящее средство: нужно было хорошо отмыть изящную фарфоровую раковину цвета миндаля. Эсме не хотела, чтобы Рей сидел возле раковины, смотрел на эту чертову течь и опять начал зудеть по этому поводу. Но он не собирался подходить к раковине. Рей сидел, постукивая пальцами по столу, по всей видимости о чем-то напряженно размышляя.
— Я ездил в Норуок, мама.
— По работе?
— На Бомбардье-стрит. Разыскал наш старый дом.
— О, ради всего святого. Зачем было это делать?
— Я думаю потому, что ты мне солгала, мама.
Он встал, засунул руки в карманы и подошел к окну, затем снова повернулся к ней.
— Все эти переезды. Я думаю, что ты все эти годы убегала. И я убегал вместе с тобой. Я уже взрослый. И я больше тебе не верю.
Она смела крошки со скатерти.
— Я сразу поняла, что ты чем-то недоволен. Но почему мы должны…
— Почему? Почему мы так часто переезжали?
Вздохнув, Эсме ответила:
— Ты был такой маленький. Так легко заводил друзей. Конечно, наверное, было жестоко таскать тебя кругом, но я не понимаю, почему… — Она сделала паузу, думая, почему он не может оставить это в покое! — Чего ты от меня хочешь, дорогой? Подробностей? Мы уехали из Норуока, потому что мне не нравилось, что там столько машин. Мы уехали из Редондо-Бич, потому что дом был холодным. Мы уехали из Дауни, потому что я нашла место с более низкой арендной платой.
— Помнишь дом на Бомбардье? Я заходил внутрь.
Опешив, Эсме опустилась на стул.
— Правда? Как?
— У меня остался ключ.
— У тебя сохранилась коллекция старых ключей?
— Я просто вспомнил: ты называла меня ключником, — казалось, он сам удивился этому воспоминанию.
Она кивнула:
— Как римский бог Янус.
— Кто?
— Он был двуликим: одно лицо смотрело в прошлое, другое — в будущее. Ты был таким серьезным мальчиком. Рей, пожалуйста, не говори мне, что ты подобрал ключ и вломился в дом.
— Именно это я и сделал.
— Боже мой! Ты сошел с ума? Ты в последнее время какой-то странный…
— Вообще-то, меня пригласили внутрь хозяева. — Он поднял руку. — Забудь об этом. Я хочу поговорить о другом — о кассете, которую нашел там.
Эсме вспомнила дом в Норуоке, крыльцо, его приступ гнева, цирковую палатку, которую она натягивала на Рождество в гостиной, ее первый тайник.
— Кассета, — повторила она, чтобы выиграть время.
— Да, помнишь ту половицу? Под ковриком в твоей комнате?
— Ты знал об этом?
— Я был внимательным.
В отличие от первых лет материнства, ее жизнь уже давно была полна покоя и мира. У нее было ощущение, словно она спокойно наслаждается прекрасным пейзажем, но тут появляется какой-то псих и толкает ее в водопад.
— Ты разговариваешь там с каким-то парнем, — сказал Рей.
Запищал таймер — пирог был готов. Эсме потянулась за тряпкой. Осторожно открыв духовку, она достала противень. Идеально. Она поставила противень на подставку. Хрустящая корочка, равномерно подрумянившаяся, пахла коричневым сахаром и аппетитными фруктами.
— Сразу переворачивай, — посоветовал Рей.
— Я многому научила моего мальчика. — Она аккуратно перевернула противень и положила его на тарелку.
— Мне было четыре, когда мы там жили. Значит, тебе было двадцать шесть.
— Я не хочу об этом говорить.
— Этот парень угрожал тебе.
— Ты прослушал какую-то старую запись и делаешь какие-то выводы. А они совершенно неверны. Разве я тебя не говорила, что твое воображение должно служить тебе, а не создавать проблемы? Ну я не знаю ничего ни о какой кассете. Это было слишком давно.
— Разве не знаешь?
У Рея на лице появилось обиженное выражение раздраженного подростка. Эсме подумала: «После всего, что я сделала, я подвела сына. Он обманывается, и это моя вина».
— Довольно.
Эсме немного резче, чем требовалось, убрала противень, отодрав немного ананаса. Рей наблюдал за ее действиями отсутствующим взглядом. Его глаза остекленели.
— Понюхай, — попросила она.
Рей сидел, потупя глаза. Ей стало страшно за него. Не зная, что делать, она критично осмотрела пирог. Потом отправилась в кладовую за вишневым вареньем и жареными пеканами — это все она использовала для украшения пирога.
— Теперь он выглядит так же хорошо, как и пахнет, — заметила Эсме слегка напряженным голосом.
— Ты говоришь ему, что вызовешь полицейских. Он называет тебя лгуньей.
Эсме уронила подставку в раковину. Звон заставил их обоих вздрогнуть. С помощью миксера она взбила крем в холодной чаше, вылила немного на отрезанный для него кусок пирога и передала ему тарелку. Он молча ее взял. Их движения были механическими, неестественными, однако они немного успокоили Эсме. Она сказала:
— Некоторые вещи родители с детьми не обсуждают.
— Он запугивал тебя, — добавил Рей. — Он тебя обидел, мама?
Она положила ему на тарелку крем:
— Возьми еще немного.
Зачем он это сделал — пришел, закатил истерику, как малое дитя, испортил обед? Пытается разрушить свою жизнь, в которой она, Эсме, с таким трудом сохраняла безопасность и счастье.
