— Вы не должны сожалеть.
— Я никогда не простила б себе, если бы все обернулось еще худшей бедой для этой малышки.
Но ваш камердинер считает, что рана несерьезная и мозг… не поврежден.
— Я доверял Жаку заботу о состоянии моего тела и духа на протяжении многих лет, и он ни разу не подвел меня.
Пока он говорил, Марсия с нежностью смотрела на ребенка, покачивая; ее глаза излучали любовь.
Сидя на кровати, она сняла сапоги для верховой езды и теперь полулежала, откинувшись на подушки.
Она была очень красива в ореоле рассыпавшихся золотистых волос.
Герцог сел на стул и залюбовался ею.
Он хранил молчание, и Марсия вопросительно подняла на него глаза.
— Мне кажется, вы очень любите детей, — наконец сказал он.
— Да, очень люблю. Я была единственным ребенком в семье, и мне ужасно хотелось иметь братьев и сестер, с которыми я могла бы играть.
Она посмотрела на Лизетт и продолжала:
— Конечно, мне с папой было всегда очень интересно, несмотря на то что он воспитывал меня скорее как сына. Но я хочу, чтобы моя дочь, если она у меня будет, в детстве играла с куклами и нянчилась с ними, представляя себя их мамой, — сказала она мечтательно.
— Если вы этого хотите, то почему бы вам не выйти замуж и не воспитывать своих детей?
— Именно этого я и хочу; но прежде я найду мужа, который будет так же любить их, как я. Герцог задумался.
— Вы хотите сказать, что все мужчины, предлагавшие вам руку и сердце, — а их, я думаю, было немало, — стали бы плохими отцами?
— Быть может, из них вышли бы неплохие отцы, но они этого не показывали. Как можно произвести на свет ребенка, которому не будет хватать внимания или который не будет желанен!
Она говорила тихим, спокойным голосом — наверное, для того, подумал герцог, чтобы не побеспокоить малышку. В эти минуты она не помнила, кто он такой, а он был настолько дерзок, что задал ей подобный вопрос.
А между тем ее слова прозвучали как откровение. Благодаря этому разговору он узнал скрытую от всех тайну Марсии; узнал, почему она до такой степени предубеждена против брака по соглашению и против любых других браков, заключенных не по любви.
Словно прочитав его мысли, Марсия посмотрела ему в глаза.
— Вы ведь никому не расскажете того, что сейчас услышали от меня?
— Вы можете довериться мне, — ответил герцог. — И, если это вас интересует, я тоже был довольно одинок в детстве.
— Для мальчика это совсем другое дело. Казалось, Марсия не желала выглядеть сочувствующей.
Герцог покачал головой.
— Я думаю, все дети нуждаются в друзьях и, конечно же, в любви.
— Я никогда не поверю, что ваша мать не любила вас, — заметила девушка.
— Она любила меня, так же как и отец, — возразил герцог. — Но я до сих пор помню, как мне хотелось иметь друга, моего сверстника, с которым мы могли бы лазать по деревьям, прятаться от нянек и наставников и соревноваться, выезжая на пони.
Марсия улыбнулась.
— Мне этого тоже хотелось и казалось ужасно несправедливым, что папа меня все время обгоняет на более крупной лошади, чем моя.
— Я часто думал, — продолжал герцог, вызывая в воображении картины прошлого, — что деревенские дети, воспитывавшиеся в больших семьях, гораздо счастливее меня, имевшего множество нянек и наставников и самые дорогие игрушки, которые можно было купить.
— Теперь вы заставили меня пожалеть вас, а также Лизетт — и потому, что я ушибла ее, и потому, что она, наверное очень одинока, — ведь Пьер гораздо старше ее.
— У меня есть сводная сестра, она на двенадцать лет старше, — заметил герцог.
— Тогда лучшим выходом для вас будет обзавестись большой семьей. Рожайте детей как можно чаще — лучше всего близнецов, и они никогда не будут одиноки.
Она невольно вспомнила, что говорил ей отец. Если он не ошибался, существовала вероятность того, что герцог вообще не успеет жениться.
В таком случае детские комнаты в chateau останутся пустыми.
Не подумав о том, что ему могут быть не известны намерения Сардо, она торопливо произнесла:
— Но вам необходимо быть осторожным… очень осторожным! Иначе род герцогов Рукских может оборваться, и ни один ребенок не будет кататься по перилам и играть в прятки в закутках chateau.
— О чем это вы?
— Я… я очень сожалею… мне не следовало этого говорить. С моей стороны… глупо… говорить это. Но я думала, госпожа графиня предупредила вас.
— Предупредила меня? О чем?
— О… о вашем племяннике.
— Она знает что-то неизвестное мне?
— Я… я не знаю… но сегодня утром папа мне кое-что сказал.
— Расскажите же мне, что сказал ваш отец! Марсия взглянула на герцога с тревогой.
— С моей стороны… было бестактно… говорить об этом… пожалуйста… забудьте о том, что я сейчас сказала.
— Вы только разжигаете мое любопытство! Она вздохнула.
— Я думаю, это будет звучать более связно в устах графини, чем в моих, но… ей кажется… что ваш племянник собирается… убить вас!
Герцог уставился на нее.
— Убить меня? — воскликнул он. — Но это же смешно!
— Недавно граф сообщил своим кредиторам, что… после вашей безвременной кончины, которая вероятна… в ближайшем будущем, его мать унаследует… все, чем вы владеете.
В комнате повисла тишина.
Марсия, сожалея о сказанном, не смела поднять глаза на герцога. Она так низко склонилась над Лизетт, что ему был виден лишь ее затылок.
— То, что вы сказали о его матери, — правда, — произнес наконец герцог. — Но мне даже в голову не приходило, что Сардо может использовать это для своей выгоды.
— И немалой выгоды, — уточнила Марсия. — Если он сможет избавиться от вас. Ах, пожалуйста… пожалуйста… будьте осторожны! Вы не имеете права… оставить свое место такому человеку… как он… Я уверена, все люди, живущие в поместье… включая Пьера и мать Лизетт… пострадают… от этого.
— Конечно же, пострадают! Но мне и в голову не могло прийти, что он окажется столь безрассудным, чтобы вынашивать план моего убийства!
— Но это только… предположение, — возразила Марсия. — Никто не может с полной уверенностью утверждать это. Правда графиня разговаривала со своими парижскими друзьями и они рассказали: он где только можно бахвалится тем, что его мать унаследует немалое состояние в случае вашей смерти.
— Чему необходимо помешать любой ценой, — решительно заявил герцог.
Он встал и направился к двери. Марсия с тревогой наблюдала за ним.
