При виде необычной пыли Алиция испытала и радость и досаду.
– Ах, так вот где оно было! – радостно вскричала она и тут же разразилась гневной речью: – Конечно, кто-то переставил горшок, я не могла его найти, когда пришла пора сеять, а теперь уже поздно. Наверное, совсем пропали, но попробую.
– Так что же это все-таки?
– Редкий вид тропического чертополоха. Шесть лет назад мне его привезли, я так радовалась, а он потерялся. Вот и не знаю теперь, взойдет или нет. Но попробую. Соберите его.
Легко сказать! Собрать можно было лишь с помощью пылесоса, и происходило это таким образом: Павел держал пылесос на вытянутых руках, ведь поставить его некуда было, а Беата ползала по полу и пыталась втянуть обратно тучу пыли. Возможно, заодно аппарат втянул и кое-что лишнее, во всяком случае я заметила, как мелькнули колготки, исчезая в трубке пылесоса, обрывки бумаг и, кажется, даже 10 датских крон старого образца.
Оставаться сторонним наблюдателем, когда все работают, я не привыкла и тоже занялась полезным делом. Выбрала из кучи дурно пахнущих мешков, сложенных у ворот, два полегче, загрузила в свою машину и ловко подбросила их в огромные контейнеры для мусора на городской площади. Сделала это с умом, дождавшись, когда поблизости не будет народа, а чтобы машина не пропиталась неприятным запахом, коробки везла не в багажнике, а на заднем сиденье при открытых настежь окошечках.
Когда я вернулась, Беата вытряхивала пылесос в кустах. Подозвав меня, она поделилась своими соображениями.
– Когда ты мне рассказывала о своей подруге, я думала – преувеличиваешь, теперь же вижу – она и впрямь неподражаемая.
– Раньше в ее доме было больше порядка, – вздохнула я. – Но и гостей больше.
* * *
Наконец порядок в доме, по мнению Алиции, был наведен и мы смогли сесть пообедать. К этому времени индюк отлично зажарился, а аромат из ателье значительно утратил свою интенсивность благодаря как усилиям турчанки, так и поднявшемуся ветру, разнесшему его далеко по округе.
Алиция сидела за столом с непроницаемым выражением лица и крепко сжатыми губами. Дав нам немного поесть, она не выдержала до конца обеда (или ужина) и громко, отчетливо произнесла:
– Ну а теперь прошу внимания. Я намерена серьезно поговорить. В моем доме происходят странные вещи, и я не намерена пустить все на самотек. Что все это значит?
* * *
Мы сидели за столом в гостиной, потому что кухню занимали кошки. Надо же было им где-то поужинать! Алиции стоило немалого труда их выдрессировать, и она не хотела, чтобы они разучились. Дай в салоне было просторнее, к тому же на столе стояла откупоренная Павлом и даже не початая бутылка вина. Мы все как-то забыли о ней, не до того было.
Похоже, только теперь увидев вино, Алиция встала, вынула из шкафчика бокалы, села на место и опять хорошо поставленным голосом повторила свой вопрос.
И опять не получила ответа.
– Ну! – поторопила она нас, но уже как-то зловеще.
Видимо решив, что ему, как единственному мужчине, полагается проявить мужество, откашлявшись, Павел попросил:
– Уточни, что «все»? Что ты под этим понимаешь?
– Мне лично странным представляется только одно.
– Что именно?
Под взглядом гарпии, который устремила на него Алиция, Павел растерял все свое мужество, принялся путаться и заикаться.
– Ну, знаешь… С детства я знаю, что у тебя отличный слух, – начал он.
– Допустим. И что дальше?
– Если бы этот бачок ревел в доме глухого, я бы не удивился. Но у тебя, с твоим отличным слухом…
Я сухо заметила:
– А вот у меня со слухом всегда было неважно. Не в том смысле, что глухая, а в том, что музыки не понимаю. Так ты считаешь, для меня этот бачок – подарок?
– Я бы просила не отклоняться от темы, – разгневалась хозяйка. – Меня не волнует, как обстоит дело со слухом у меня или Иоанны, мне не нравится общая обстановка в моем доме. Я могу быть рассеянной, но памяти пока не потеряла и соображать тоже умею. И вы все знаете, что здесь происходит…
– Не совсем все, – поправила я ее. – Павел многого не знает.
– А что?.. – спросил Павел и принялся разливать вино.
– Молчи и слушай! – оборвала его хозяйка. – Сейчас специально для него все перечислю. Во-первых, и двадцати лет не прошло, как ко мне приезжает паскуда и принимается нахально искать в моем доме красную лампу.
Ну вот, опять. Ведь Алиция не специально искажала фамилию Падальского, она и в самом деле до такой степени его невзлюбила, что у нее язык не поворачивался назвать его человеческим именем. Просто выбросила из памяти, и все.
С рюмкой в руке Павел раскрыв рот уставился на хозяйку, ничего не понимая. Беата поспешила к нему на помощь.
– Выходит, в некотором отношении у меня тоже имеются пробелы, – сладко проговорила она. – Красную лампу я помню – как же, лучшая книга Иоанны, но ни о какой паскуде там не было речи.
Теперь досталось и Беате.
– И ты не сбивай меня, а слушай!
– Она имеет в виду Падальского, – быстро проговорила я. – А ты бы, Алиция, хоть в важные моменты не искажала его фамилии. Давай выберем одно из всех твоих ругательных слов в его адрес, раз уж фамилии не можешь запомнить.
– Значит, в неважные могу?
– В неважных – без разницы.
– Ладно. Значит, Падаль, Падла, подлец заявляется ко мне без приглашения, без предупреждения и подбрасывает мне бульварный журнал, якобы украденный у Яся…
– Почему «якобы»?
– Аните я не верю. И перестаньте меня перебивать, так я никогда не кончу. Подбрасывает это дешевое чтиво с исландским мохом и драгоценностями какой-то Констанции…
– Королевы Клементины…
– Не все равно? И мне кажется, к подлецу Падле больше подходят драгоценности, чем мох… Вот почему мне сдается, что он шарит по моему дому в поисках не мха, а драгоценностей Констанции… Клеменции…
– Спятил твой подлец, не иначе, – с глубоким убеждением заявил Павел.
Молчать! Обе они, Иоанна и Мажена, сговорились наводить порядок в моем доме, начали с книжек, чтобы их каталогизировать, и обнаружили платиновые шахматы.
Отпивший наконец глоток вина, Павел подавился им и прыснул на стол.
– Как? Что? Как ты сказала?
– Если еще хоть раз перебьешь… Платиновые шахматы, – повторила Алиция. – А так как потом в наших рядах и специалист оказался по ювелирному делу, – Алиция ткнула своей рюмкой в Беату, которая усердно подтирала бумажными салфетками выплюнутое Павлом вино, – то я ей верю, – платиновые. В-третьих, туалет сам по себе никогда не рычал по ночам. А тут стал, хотя ни одна из нас туалетом не пользовалась. В-четвертых, кто-то выпил коньяк из забытой на столе бутылки, почти поллитра…
