Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
За вычетом расходов на урегулирование развода у Лизы оставалось достаточно денег, чтобы вернуться к учебе. В этот раз она была решительно настроена стать врачом, и, к удивлению отца, ее приняли в медицинскую школу. Она начинала снова хорошо себя чувствовать, ей казалось, что ее ценят и уважают. Но затем в медицинской школе ее снова настигли сомнения в себе. Руководители говорили, что она все делает слишком медленно, неуклюжа в простейших процедурах, неорганизованна. Они критиковали ее за то, что она заказывала неправильные анализы или не вовремя забирала результаты. Она чувствовала себя комфортно только с пациентами – с ними она становилась, какой должна была быть: доброй и сочувствующей или решительной и требовательной при необходимости.
Лиза также столкнулась со множеством предрассудков в медицинской школе. Она была старше большинства других студентов; она происходила из «не такой» семьи; и она была женщиной. Многие пациенты называли ее «сестра», а некоторые мужчины не хотели «женщину-врача». Ее это ранило и злило, потому что общество и его институты, как и ее родители, отнимали у нее достоинство.
Распадающаяся культура
Психологические теории приобретают иное измерение, если смотреть на них через призму культуры и периода, в который они появились. На рубеже веков, например, когда Фрейд формулировал систему, ставшую впоследствии основой современной психиатрической мысли, культурный контекст имел строгую формальную структуру викторианского общества. Его теория о том, что происхождение невроза связано с подавлением неприемлемых мыслей и чувств – агрессивных и особенно сексуальных, – была полностью логична в том жестком социальном контексте.
Теперь, больше века спустя, агрессивные и сексуальные инстинкты выражаются более открыто, и социальная среда стала гораздо более сложной. В современной западной цивилизации представления о мужской и женской ролях куда более неоднозначны, чем в Европе в конце XIX – начале XX века. Социальные, экономические и политические структуры стали более гибкими. Ячейка семьи и культурные роли сегодня менее предопределены, и даже само понятие «традиционности» уже не кажется ясным.
Хотя социальные факторы могут и не быть непосредственными причинами появления ПРЛ (или иных форм психических заболеваний), они по меньшей мере оказывают на его развитие значимое косвенное влияние. Социальные факторы несколькими способами взаимодействуют с ПРЛ, и это нельзя игнорировать. Во-первых, если пограничная патология уходит корнями в ранний этап жизни – а большинство доказательств указывает именно на это, – рост заболеваемости, вероятно, связан с изменением социальных моделей семейной структуры и взаимодействия между родителями и детьми. В этой связи стоит рассмотреть социальные перемены в сфере воспитания детей, стабильности семейной жизни, пренебрежения детьми и жестокого обращения.
Во-вторых, социальные перемены более общего характера обостряют пограничное расстройство у тех, кто им уже страдает. Например, такие пациенты особенно тяжело переносят недостаток структурированности в американском обществе, поскольку обычно у них есть проблемы с выстраиванием структуры для самих себя. Меняющаяся роль и модель поведения женщин (например, выбор между карьерой и жизнью домохозяйки) обычно осложняет проблемы с идентичностью. И действительно, некоторые исследователи объясняют распространенность ПРЛ среди женщин именно этим конфликтом социальных ролей, столь распространенным в нашем обществе. Склонность к ПРЛ в таких случаях может, в свою очередь, передаваться следующим поколениям через взаимодействие родителей и детей, со временем умножая эффект в несколько раз.
В-третьих, растущее признание расстройств личности в целом и ПРЛ в частности может быть естественной и неизбежной реакцией на нашу современную культуру – или ее выражением. Как отметил Кристофер Лэш в своей работе «Культура нарциссизма»,
Каждое общество воспроизводит свою культуру – нормы, исходные допущения, модели организации опыта – в индивидуальном, в форме личности. Как говорил Дюркгейм, личность – это социализированный индивид[75].
Для многих американская культура кажется утратившей контакт с прошлым и не имеющей связи с будущим. Поток технических новшеств и информации хлынул на нас в конце XX и начале XXI века: появились компьютеры, карманные ПК, мобильные телефоны и т. д. Все это зачастую требует от человека куда больше времени проводить в уединении за учебой и работой и другими занятиями, теряя возможности для реального социального взаимодействия. И действительно, поглощенность – а некоторые даже скажут, одержимость, особенно среди молодежи – компьютерами и другими цифровыми устройствами и тем, что сейчас повсеместно называют «социальными сетями» (Facebook, MySpace, Twitter, YouTube и т. д.), может по иронии судьбы обернуться еще большей замкнутостью и сокращением физического взаимодействия; переписка, ведение блогов, написание постов и твитов – все это происходит без зрительного контакта. Увеличение числа разводов, растущая популярность детских садов и географическая мобильность способствуют тому, что обществу не хватает постоянства и надежности. Личные, интимные, продолжительные отношения становятся чем-то сложным или даже невозможным, а из этого вытекают глубокое чувство одиночества, самопоглощенность, опустошенность, тревога, депрессия и пониженная самооценка.
Пограничный синдром представляет собой патологическую реакцию на эти стрессы. Без внешних источников стабильности и укрепления самооценки пограничные симптомы: мышление в черно-белых категориях, саморазрушение, резкие смены настроения, импульсивность, плохое умение выстраивать отношения, неполноценное ощущение идентичности и злость – становятся вполне объяснимыми ответами на напряженность нашей культуры. Луи Сасс, пишущий для «Нью-Йорк Таймс», выразил это так:
Возможно, в каждой культуре должны быть свои козлы отпущения как олицетворение проблем общества. Как истерика времен Фрейда отражала сексуальную подавленность той эпохи, так и пограничные личности, чья идентичность разделена на множество кусочков, являют собой распад стабильных единиц нашего общества[76].
Хотя общепринятое мнение и гласит, что пограничная патология стала более распространенной за последние несколько десятилетий, некоторые психиатры полагают, что эти симптомы встречались так же часто в начале XX века. Они утверждают, что дело не в распространении расстройства, а в том, что теперь его официально определяют и распознают, а благодаря этому и чаще диагностируют. Даже отдельные случаи, о которых писал Фрейд, в свете сегодняшних критериев можно диагностировать как ПРЛ.
Однако эта вероятность никак не снижает важность того, что число пограничных пациентов, доходящих до кабинета психиатра, должно повышаться, а население должно знать о болезни и ее признаках. На самом деле основная причина, по которой расстройство идентифицировано и так обширно описано в клинической литературе, состоит в его превалировании как в терапевтической среде, так и в культуре в целом.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
